Исхитрились, или плоды понимания.

Л. Н. Толстой. «Исхитрилась, или Плоды просвещения». «Русская антреприза имени А. Миронова». Режиссер Юрий Цуркану, художник Владимир Фирер Спектакли Юрия Цуркану я смотрю в «Русской антрепризе» то с большим, то с меньшим, но неизменным удовольствием: «Шутники» и «Пучина» А. Н. Островского, «Рыцарь Серафимы» («Бег») М. А. Булгакова и теперь вот — комедию графа Л. Н. Толстого «Плоды просвещения».
Это интеллигентный литературный театр с полновесной опорой на актеров. Манера изложения у Цуркану добросовестная, неторопливая, изобильная подробностями, актеры никуда не спешат — напротив, будто «останавливают мгновения», зависая на крошечной сцене «Русской антрепризы» в наслаждении собственной осмысленной игрой. Перед нами, так сказать, «плоды понимания» — понимания автора, пьесы, характера персонажей, их состояния и настроения, их жизненного стержня. Стоимость такой неспешной ручной работы с каждым днем бешено возрастает (чисто метафизически, я имею в виду) — интерпретаторы классики сегодня редко в этом отличаются. Так что дарование режиссера Юрия Цуркану, не склонного к суете, по-настоящему владеющего ремеслом (в хорошем смысле слова), заслуживает хотя бы уважения. Прямо скажем, образ Л. Н. Толстого и стихия юмора не совмещаются в уме без зазоров. Конечно, есть в его творчестве, где есть все, и ядовитый сарказм, и острая ирония, и своеобразная — несколько пугающая — шутливость, и все-таки сочетание слов «комедия Толстого» кажется оксюмороном. Хорошенький юмор — возьмет наша медведица пера дубину да размозжит гадкого, безнравственного человека, не прощая ему ни малейшей слабости… А вот спектакль «Русской антрепризы» вышел натурально, звучно, полноценно комедийный. Хотя, по словам режиссера, он, готовясь к постановке, перечитал большую, многонаселенную пьесу Толстого (написана в 1890 году) — и ни разу не улыбнулся, впав в решительный ужас. Трудно поверить в это теперь, вдосталь нахохотавшись на этих легких, остроумных «Плодах просвещения», но поверим: бывает. Значит, удалось преодолеть тот особый «дух тяжести», который так часто овладевает постановщиками классики, когда они, боясь сломать хребет знаменитой пьесе, начинают элементарно «раскрашивать текст». Удалось надышать жизни и раскрепостить артистов, а это, согласитесь, не каждый день у нас на театре случается. Итак, важный вопрос всякой пьесы, всякого спектакля — а что случилось сегодня? А сегодня в бестолковый барский дом Звездинцевых заявились трое мужиков, которым надо у господ купить земли. Хозяин, погруженный в омут спиритизма, никогда бы на это не пошел, если бы не хитроумная горничная Таня, выдавшая идею покупки за твердое желание потусторонней силы. Все устроилось в итоге к лучшему — мужики получили землю, Таня — любимого Семена в мужья, вот только баре остались ни с чем, посрамленные в своем мракобесии.
Очень мило, но при чем бы тут была наша жизнь и что нам за дело до дворянских пороков позапрошлого века? Подумаешь, объект сатиры — спиритизм! И вот что делает режиссер. Он переводит социальный конфликт, противостояние господ и слуг — в психологический регистр. Люди бездельные, с пустой жизнью, кривляющиеся перед собой и другими, чтоб скрыть эту пустоту, — с одной стороны, а люди постоянно занятые, работающие, с прочной жизненной основой — с другой стороны. Одни выросли из своей земли и живут, может, и немудрено, однако органично, другие — повисли без опоры и барахтаются в причудливых плясках праздности, как балаганные куклы. Уж это кому не знакомо!	Сцена из спектакля. Фото М. Дудник
Бездельники, выдумывающие себя, и работники, своим трудом живущие, никуда не делись, не перевелись — разве что маски поменяли на вечном карнавале, другие имена и звания стали носить… Земля, для одних любимая и заветная, для других ненужная и непонятная, — где-то там далеко. О ней мечтает бравый Семен (обаятельный Ярослав Воронцов), лихо подметая двор так, будто в родной деревне сено косит. Оттуда, с земли, приходят мужики в исконно-посконной одежке — это просто ансамбль виртуозов. Первый мужик (Гелий Сысоев) — в очках, грамотный, положительный, с обстоятельной повадкой коренного, из земли выросшего, натурального лидера. Второй мужик (Владимир Матвеев) — мрачный скептик, вечно подозревающий в жизни подвох и каверзу. Третий, чья фамилия звучит в пьесе — Дмитрий Чиликин, блистательным исполнением Аркадия Коваля превращен в комедийный бриллиантик. Издерганный и запуганный, этот мужичок живет в состоянии дикого изумления перед открывшейся ему господской жизнью, реагируя на мельчайшие подробности криком наивной, чистой души — «О Господи!». Это он бормочет рефрен «земля наша маленькая, курицу, скажем, и ту выпустить некуда» — и держит в руках подарочек барину, корзинку с пищащими и прыгающими цыплятами. В барском доме явившихся мужиков тут же загораживают столбиками с бархатным шнуром — как мебель в музеях…
Художник Владимир Фирер постарался максимально оптически расширить и разнообразить сценическую коробочку «Русской антрепризы». Слева идет лестница вверх, в барские покои, внизу передняя-гостиная (в гостиную пространство превращает огромный выдвижной стол, без которого как же обойдешься в спиритических сеансах), по центру висит большое зеркало, и все обтянуто черным блестящим материалом. Когда идут сцены «в людской», на кухне, где истово и так узнаваемо бранит бар озверевшая от усталости кухарка Лукерья (Надежда Мальцева), опускается холщовый занавес, выделяя авансцену. Ювелирная работа, и тем не менее камерность крошечного пространства остается, и играть жирно, грубо, без психологических нюансов здесь никак нельзя. Поэтому все артисты стараются выразить человеческую суть своих героев. Почему, к примеру, барыня Анна Павловна (Ольга Антонова) так напускается на мужиков, подозревая в них заразу, так цепляется за видавшего виды насмешливого доктора (Юрий Лазарев), так злобно бранит мужа? Да потому, что этой женщине нечем жить — дети выросли, муж укрылся в спиритизме, никому она не нужна, и привлечь внимание семьи можно теперь только истерикой и мнимыми болезнями. Раздраженная, испуганная и жалкая барыня не мужиков боится — а жизни, с которой у нее нет никакой прочной связи. Барин же Леонид Федорович (Сергей Кузнецов) — другое дело. Ему отпущена благодать — он дурак с деньгами. Это счастье! Веселый талант Сергея Кузнецова на славу резвится в этой роли. Ведь дурак — это существо, психологически как бы закутанное в толстую шубу, он непробиваем, к нему, в маленький душный рассудок, нет входа. А ему внутри хорошо и тепло! Тем более, он дурак-энтузиаст, знающий ученые слова.	Сцена из спектакля. Фото М. Дудник
	О. Антонова (Звездинцева). Фото М. Дудник
С таким счастьем можно и не замечать презрения распущенных и несколько дегенеративных детей (Вово — Владимир Франчук, Бетси — Марианна Мокшина), не видеть их пустых глаз, оживленных разве праздным любопытством. Когда мужики от барского гнева укрываются на кухне, а баре проводят испытательный сеанс гипноза, на сцене появляется и руководитель «Русской антрепризы» — Рудольф Фурманов в роли медиума Гросмана. По природе своей это актер на эксцентрические характерные роли, и в своем театре он играет исключительно странных персонажей — экстрасенсов, гипнотизеров. На худом носатом лице Гросмана— Фурманова горят диким светом круглые черные глаза, и его феноменальная энергия, сила его веры в свою небывалость такова, что, кажется, сейчас начнет трещать сама сцена. Несомненно, этот Гросман — самовлюбленный шарлатан и придурок, но он придурок фантастический, сверхъестественный, внушающий трепет своей поистине космической энергией! Вереницу придурочных бар украшает и Наталья Парашкина в роли Толстой барыни. Это маленький шедевр, и зрители не зря награждают актрису овациями. Я заметила когда-то Парашкину в эпизоде сериала «Тайны следствия», где она играла дегенератку, зарезавшую ребенка. Это было сыграно так сильно и страшно, так верно, так, казалось бы, просто — на двух-трех реакциях и взглядах, — что Наталья Парашкина мне сразу запомнилась. У нее невыигрышная внешность — слишком обыкновенная для актрисы, но удивительная способность к внутреннему перевоплощению. Парашкина играет идиотку, начинающую каждую фразу с «а я…», ходящую, как глупая лошадка, по вечному кругу предельно ограниченного, зачаточного рассудка. Что бы ни происходило, Толстая барыня тут же нарисуется возле и начнет говорить о себе, о своих привычках, о своих страхах — одинокая, глухая ко всему, несчастная, комичная дура, влекомая страстной жаждой выкрикнуть свое. А я вот никогда не сплю в поезде, не могу спать в поезде! — дудит она, для которой это ничтожное для окружающих обстоятельство ужасно важно, восхитительно, огромно! Я, венец творения, я, соль земли, — и не сплю в поезде!! Не знаю, как вы, а я это самодовольное дудение о том, что никому, кроме тебя, неинтересно, этот тип душного, глухого сознания, этих «толстых барынь» встречала сотни раз. Да что там — иногда в самой себе могу опознать ее промельк…
А те, кто бар, невыросших, пустых детей, обслуживают, — люди взрослые, ответственные (кроме молодого лакея Григория в исполнении Дмитрия Могучева — надменного злобного выскочки). Таков прежде всего своеобразный «Фирс» здешних мест, камердинер Федор Иванович (Лев Елисеев), степенный, бывалый старичок, со своей историей, со своей драмой. Такова шустрая, веселая вертушка Таня — Юлия Шубарева, в которой сквозь Толстого проглядывает Мольер, с его бойкими, расторопными, ловкими служанками, что всегда умнее своих господ. У нее есть мечта — вместе с любимым Семеном вернуться на родную землю, жить своим домом, своим умом, в законном союзе с природой. Никогда человек, живущий на природе своим трудом, не будет вызывать духов с помощью блюдечка и чокнутых медиумов, не будет есть чаще, чем голоден, не будет попусту тиранить окружающих и глупо, бесплодно тратить божье время. Но эта чистая правдивая жизнь — идеал, мечта, говоря о ней, персонажи, светло улыбаясь, глядят куда-то вдаль и вверх. Хорошо, хоть у кого-то есть мечта. У многих и мечты нет — так они бронированы самодовольством и бездельем…	Сцена из спектакля. Фото М. Дудник
Что ж, все это к Толстому очень близко — только без гнетущего нравоучительства, без грозного посоха, которым стучат и потрясают обычно могучие строгие старцы, вразумляя человечество. То, что грошовая мистика — занятие для бездельников и дурачков, напомнить вовсе не лишнее, ведь сегодня этой мистикой, как пошлой вонью, пропитан воздух. А на земле русской по-прежнему живут, посреди дикости и распада, и те, кто согласились жить трудом, то есть жить трудно. И это не от ума, который может увести человека в погоню за призраками, — от натуры, органической, крепкой и здоровой. Впрочем, в спектакле «Плоды просвещения» нет напористого, вдолбленного в головы «послания». Это не сатира, а «человеческая комедия», полный юмора рассказ о двух днях жизни барского дома, в который пришли мужики, рассказ о том, как натуральное столкнулось с фальшивым — и победило. Правда, победило не в честном бою, а с помощью старых добрых сюжетных игр, известных еще с античных времен. Но это — законные хитрости театра, положенные ему от вечности.   Татьяна Москвина Петербургский Театральный журнал, №56, 2009