Брагинский Эмиль
ПОЧТИ СМЕШНАЯ ИСТОРИЯ

Портить жизнь может кто угодно и что угодно, даже собственный чемодан.
Сначала Иллария Павловна довольно легко достала сверху, с багажной полки, этюдник и здоровенный полотняный зонт, ручка которого имела внизу металлическое острие.
Картонки, перехваченные бечевкой, и чемодан лежали в ящике под нижней полкой. Таисия Павловна приподняла полку, а Иллария Павловна легко выволокла картонки. Зато чемодан никак не давался. Иллария раскраснелась и запыхтела, чемодан то отрывался от пола, то снова бухался на место.
— Надо было брать не один большой, а два маленьких! — сказала Таисия Павловна.
— Тогда получалось пять предметов, как их нести в четырех руках? — Иллария собрала все свои силы, выдернула проклятый чемодан ящика и опустила на пол.
Поезд уже тормозил, за окном потянулись станционные кирпичные строения — депо и склады.
Иллария ногой проталкивала чемодан по коридору. Чемодан, комкая ковровую дорожку, нехотя продвигался к тамбуру.
Таисия Павловна вынесла на платформу этюдник и зонт, приняла у Иллирии картонки и теперь смотрела, как сестра мучается с чемоданом, который отказывался покидать поезд.

— Безобразие! — злилась Таисия Павловна. — Ни одного носильщика!
Иллария догадалась и стала сдвигать чемодан на край, словно собираясь скинуть его вниз, потом накренила и сначала одним углом поставила на ступеньку, потом другим. Так чемодан сошел на платформу.
— Слава богу! — обрадовалась Таисия. — Пошли!
— Сейчас! — попросила Иллария. — Я немножечко наберусь сил.
Левой рукой она подхватила картонки, правой сжала ручку чемодана, сделала несколько шагов и остановилась.
— Я пас... Он меня одолел!..
— Давайте-ка вашу бандуру! — внезапно раздался мужской голос.
Обе сестры подняли головы и увидели мужчину, ничем не примечательного мужчину, шляпа, усы щепоткой, глаза серые, прищуренные, плащ стандартный, румынский. Зимой этот плащ можно носить на подстежке. Мужчина был уже немолод, лет так что-нибудь в районе пятидесяти. Он тоже шел с поезда, в руках у него был только портфель.
Мужчина приподнял чемодан.
— Ого! — сказал мужчина. — Что вы туда напихали, золото?
— Краски! — объяснила Иллария. — Краски в тюбиках. Большое вам спасибо. Без вас мы бы просто пропали...
Теперь мужчина шел впереди. А за ним едва поспевали сестры — Иллария несла картонки и зонтик, а Таисия — этюдник.
Мужчина шел быстро, и Таисия прошептала:
— А он не хочет украсть чемодан? Почему он спросил, что там внутри?
— Зачем ему твои краски? — вопросом ответила Иллария.
В этот момент чемодан вырвался у мужчины из рук и грохнулся на перрон.
Мужчина засмеялся.
— Не вижу ничего смешного! — возмутилась Таисия Павловна — Вы оторвали ручку! Как мы теперь его понесем?
— Возьмите ручку и ждите меня здесь! - коротко приказал мужчина, отдал Илларии сломанную ручку и исчез.
— Исчез! — Таисия Павловна была вне себя. — Не надо было давать чемодан этому проходимцу!
— Ручка совсем развалилась, — вздохнула Иллария. — Я думаю, он пошел за тачкой.
— За тачкой, за телегой! — передразнила сестра. — Какая ты хилая стала, чемодан не можешь нести. Я бы запросто донесла, только мне нельзя перегружать руку, мне потом трудно рисовать.
Возле пострадавших остановился элегантный пассажир в элегантном пальто, элегантной шляпе и с элегантным чемоданчиком "дипломат".
— Я вам сочувствую, — деликатно сказал он. — У меня был похожий случай в Чернигове. Иду по перрону, несу чемодан, о чем-то задумался. Как вдруг, ощущаю, мой чемодан стал необычайно легким. Смотрю — в руке у меня только ручка, а чемодана нет... до сих пор.
— Всего хорошего! — попрощалась Таисия Павловна.
— Вам тоже всего наилучшего, и вам и вашему чемодану! — незнакомец элегантно приподнял шляпу и элегантно двинулся в направлении вокзала.
Тут вновь появился мужчина в румынском плаще, принес моток веревки
— В камере хранения выклянчил... — сказал он, приподнимая чемодан и перевязывая его.
— Веревка не выдержит! — заметила Таисия, а Иллария сказала:
— Огромное вам спасибо за веревку!
— Вы куда, на квартиру, в гостиницу? — спросил мужчина, снова пускаясь в путь.
— Нам на такси, мы в гостиницу!
— На такси жуткий хвост! — возразил муж-чина. — Поедем на трамвае!
— Конечно, — проворчала Таисия Павловна, — если бы вы не устроили всю эту катавасию с чемоданом, мы были бы одними из первых.
Мужчина взглянул на Илларию и подморгнул ей.
— Не моргайте ей! — вспыхнула Таисия Павловна. — Что вы ей моргаете?
— Тася! — взмолилась Иллария.
Ехали в трамвае на задней площадке. Мелькал городок, где среди церквей, белого камня лабазов, двухэтажных домов, низ каменный - верх деревянный, среди всего этого древнего вырастали блочные или панельные, или крупно-панельные, или еще какие-то, башенным краном, собранные коробки.
Площадку трамвая на поворотах поводило, из стороны в сторону, тогда мужчина ногой придерживал чемодан, а сам цеплялся за решетку, которая была укреплена на окнах. Илллария тоже держалась за решетку, а старшая, сестра стояла, широко расставив ноги, не выпускала из рук этюдника, и у трамвайного вагона не хватало силы сдвинуть ее с места. Была Таисия Павловна широкая в кости, крупна женщина лет сорока. Лицо имела даже приятное, если бы не выражение решительности, которое его никогда не покидало.
— Художники? — спросил мужчина.
— Только Таисия Павловна, — охотно отозвалась Иллария. — А я сбоку припека...
— Прекрати! — поморщилась сестра.
— Художники любят старинные города, — продолжал мужчина.
Таисия Павловна мотнула головой:
— Да! Я больна стариной! Я была в Италии! Я была в Ассизи! — при этом она посмотрела мужчине прямо в глаза. Но тот даже не моргнул.
— В Ассизи работал Джотто… — подсказала Иллария.
И теперь лицо мужчины не изменилось. Он не вздрогнул и не ахнул.
Художница презрительно отвернулась.
— Джотто был великий итальянский живописец! — опять подсказала Иллария.
— Я по этой части темный... — мужчина взялся за чемодан. — Нам вылезать!
— Каждый человек должен... — начала было Таисия Павловна, но мужчина ее перебил:
— Нет, не должен! Я никому и ничего должен!.. Позвольте пройти с багажом...
— Еще раз огромное спасибо! — сказала Иллария, когда мужчина поднес чемодан к деревянной стойке, за которой сидела администратор гостиницы. — Нет, в самом деле, мы бы без вас погибли!
— Да, признательны! — Таисия Павловна протянула крепкую мужскую руку. — Только можно ли починить в этом городе чемодан, который вы поломали?
— Граждане, здесь не переговорный пункт! — сказала администратор.
— Я давала телеграмму... — начала Таисия Павловна, но администратор прервала:
— Минуточку! — и поглядела на мужчину.
— По броне, Мешков! — представился мужчина.
— Заполняйте карточку! — администратор протянула Мешкову бланк и отвернулась к художнице: — Телеграмму мы получили, но свободных мест нет. У нас областное совещание.
— Пустое! — отрубила Таисия Павловна. — Все эти совещания, конференции — перевод государственных денег. Всех отрывают от дела! Я художник. Мне, в отличие от тех, которые на совещании, надо работать. Вызовите директора! Вы меня не знаете, я вас всех наизнанку выверну!
— Что же нам, на тротуаре жить? — грустно спросила Иллария.
Мешков, который уже заполнил карточку, протянул ее администраторше, поглядел на расстроенную Илларию и предложил:
— Завтра сюда должен приехать Лазаренко, я его к себе возьму, а вы уже их поселите.
— Послушайте, — Иллария вся просияла счастьем, и сейчас можно было догадаться, что если бы маленькая Иллария следила за своей внешностью, причесывалась бы у хорошего парикмахера, употребляла косметику, одевалась бы с подобающим вкусом, то и сегодня, в свои тридцать семь лет, Иллария оставалась бы хорошенькой, — вы просто маг и волшебник. Мне надо знать, как вас зовут?
— Виктор Михайлович! — сухо представился Мешков.
— Значит, внесем раскладушки! — администратop протянула сестрам бланки для приезающих.
— А что это вы за палочка-выручалочка? — Таисия Павловна гневно поглядела на Мешкова. — Я не люблю быть обязанной.
— Не хотите, так не надо! — пожал плечами Мешков.
— Нет, надо! — Таисия Павловна рванула у администратора бланки.
— Минуточку! — администратор протягивала еще какие-то бумаги. — Вот, распишитесь, что я предупредила, — она успела передать Мешкову ключи и сказать: — 308, если Лазаренко будет протестовать, я вас, товарищи женщины, выселю!
Номер был крохотный, и непонятно было, как туда втиснуть раскладушку. Зато из окна открывался славный вид. Рыжела на солнце пожарная каланча, а пустырь между гостиницей и пожарными строениями густо порос темно-зеленой травой и ушастыми лопухами. На пустыре, как триста или четыреста лет назад, паслась коза — символ вечности.
— Все-таки на свете есть благородные люди! — патетически воскликнула Иллария, пряча пальто в шкаф.
— Я не верю в бескорыстие, — Таисия отвернулась от окна, — есть у этого Мешкова какой-нибудь свой интерес...
— Зачем мы ему сдались?
— Должно быть, у него есть виды на тебя, либо на меня, либо на нас обеих.
Иллария расхохоталась:
— Как это на обеих?
— Завтра к нему приезжает приятель... Ты слышала?
— Лазаренко, — запомнила Иллария.
— Я знаю этих командировочных наизусть. На безрыбье и рак рыба...
— Не согласна, — обиделась Иллария, — мы еще не раки, мы вполне симпатичные женщины?
Раздался стук.
— Кто там?
Вошел Мешков:
— Давайте чемодан, я знаю, где здесь мастерская.
— Иллария Павловна пойдет с вами, — сказала старшая сестра. — Мы не нуждаемся в том, чтобы в довершение ко всему вы еще платили за починку нашего чемодана!
Иллария и Мешков шли по улице. Мешков нес чемодан и шел быстро. Иллария едва поспевала.
— Скажите, Виктор Михаилович, почему вы вздумали так о нас заботиться? У вас есть какой-нибудь свой интерес?
Мешков промолчал.
— Таисия Павловна не верит в бескорыстие.
Мешков опять ничего не ответил, только выразительно посмотрел на Илларию.
— Вы всегда такой молчаливый? — спросила она.
— Нет.
— Это я вас раздражаю своей болтовней?
— Да.
— Я буду молчать, — пообещала Иллария. — Но в самом деле, вдруг ни с того ни с сего вы беретесь нести этот проклятый чемодан, потом устраиваете номер в гостинице, из-за этого вам придется жить вдвоем, потом вы сами несете чемодан в мастерскую. Я думаю, вы добряк, а вот Таисия Павловна считает, что вы за кем-то из нас ухаживаете или за нами обеими ухаживаете...
Мешков уничтожающе взглянул на Илларию, но ее это нисколько не смутило, она лишь сказала:
— Я молчу, я рта не раскрываю…
Над распахнутой дверью висела вывеска "Ремонт чемоданов, зонтов и сумок".
В проеме двери на табурете, заложив нога за ногу, сидел мастер.
— Чем могу быть полезен?
Мешков протянул чемодан, а Иллария добавила, показав сломанную ручку:
— Видите, совсем рассыпалась.
Интеллигентный, вежливый мастер осматривал чемодан.
— Вырвана с корнем, какая жалость! Вы клали в чемодан что-нибудь весомое?
— Краски в тюбиках, а это такая тяжесть! — охотно пояснила Иллария.
— Это была ошибка, — вздохнул мастер. — На полный желудок не ходят гулять. Чемоданам полезнее, когда их возят пустыми.
— Хватит пылить мозги! — разозлился Мешков.
— Принимайте элениум, — посоветовал мастер, — или триоксазин, или седуксен, ручек не завезли, как и многого другого, но обещают.
— В городе есть еще мастерская? — сердито спросил Мешков.
— Увы! — сказал мастер. — Новый чемодан можно приобрести в универмаге. Если вам старый дорог, как память, можно взять ручку нового чемодана и переставить на старый.
— Я вас понял, — сказал Мешков. — Мы согласны сделать частным образом, без квитанции.
— Нет, не поняли, частный сектор давно отменен. Вы газеты читаете? — Мастер отдал Мешкову чемодан. — Плохое обслуживание всегда портит нервы. Я вам искренне сочувствую.
Мешков рванул прочь от мастерской.
— Куда вы? — Иллария помчалась вдогонку.

Мешков несся по улице, которая круто брала вверх, наконец, очутился возле проходной огромной автобазы, хотел было с ходу пройти внутрь, но на его пути возник вахтер.
— Без пропуска не пускают, — сказал вахтер. — Вся моя работа в том, чтобы не пускать без пропуска.
— Вызовите мне слесаря! — попросил Мешков.
— Валера! — закричал сторож. — Выдь-ка!
Медленно, враскачку вышел Валера, роста он был баскетбольного. Его большую круглую голову венчала копна белокурых волос.
Мешков протянул ему чемодан:
— Слушай, будь человеком, сделай... Тут можно, знаешь что...
Валера не дослушал и отрицательно помахал головой.
— Понимаешь, — продолжал Мешков, — сломал чужой чемодан, видишь, женщина, она меня со свету сживает...
Валера посмотрел на Илларию, вытянул pvку и большим пальцем указал направление, вниз по улице.
— Да были мы там, — объяснил Мешков, — там не хотят чинить. Выручи, друг!
Теперь указательным пальцем Валера поманил Мешкова. Мешков привстал на цыпочки, и Валера зашептал ему на ухо.
Когда он кончил шептать. Мешков вновь опустился на всю ступню.
— Иди, провокай до него и скажешь, Валера Кремнев послал. Учти, он любит крутить динамо. Замазано?
— Замазано.
Валера повернулся к Мешкову спиной и пошел обратно в гараж, а Мешков снова заторопился по улице. Иллария припустилась следом.
— Что значит провокать, и что вы с ним замазали?
— Провокать — значит гулять, а замазать — договориться.
— И что значит крутить динамо?
— Это значит тянуть резину.
— А на каком это языке? — спросила Иллария.
— На никаком! — почти закричал Мешков.
Они подошли к часовой мастерской, Мешков, к полному удивлению Илларии, зашел внутрь, тотчас вернулся и сказал:
— Иван Матвеич скоро придет!
— Будем чинить чемодан в часовой мастерской, вот потеха! — засмеялась Иллария. Мешкову было не смешно.
— Боюсь, что теперь я всю жизнь буду таскаться с вашим чемоданом.
В это время появился стройный седой человек в белом халате. Мешков с надеждой спросил:
— Вы Иван Матвеевич?
— Допустим.
— Я от Валеры Кремнева. Вот чемодан.
— Вы бы еще холодильник приволокли, — сказал Иван Матвеевич, — я часовщик.
— Мы хорошо заплатим! — пообещал Мешков.
Иван Матвеевич взял чемодан и пошел в мастерскую.
— Ждите. Мне тут еще надо пылесос закончить, потом кастрюлю запаять, а только потом я займусь вашим чемоданом, — сказал напоследок часовой мастер.
— Ждите, — сказал Мешков Илларии, — у меня времени нет, я, между прочим, в командировке!
— Замазано! — сказала Иллария.
Мешков улыбнулся, когда он улыбался, глаза его становились лукавыми. Он быстро зашагал обратно к гостинице.
Спустя три часа Иллария, неся чемодан, который сверкал новой ручкой, вернулась к себе в номер, где ее ждала сестра, поставила чемодан на пол, упала на раскладушку и с трудом перевела дух.
— Столько ждала, можно с ума сойти! Ты в жизни, Тася, не догадаешься, где его починили!
— Самое главное, что починили! — сказала Таисия Павловна.
— В часовой мастерской!
— Это что, острота?
— В чемоданной мастерской не оказалось ручек, их не завезли.
— Зато их завезли в часовую мастерскую. А в мастерской по ремонту чемоданов чинят часы. Прекрати врать! — рассердилась Таисия.
И это, в свою очередь, рассердило Илларию.
— Когда в мастерской, где чинят сумки и чемоданы, нам отказали, мы пошли на автобазу...
— Почему на автобазу? — съязвила Таисия. — Почему не в аптеку или городской суд?
— Мы пошли на автобазу! — закричала Иллария. — И оттуда нас послали в часовую мастерскую.
— Не ори! — в свою очередь вскричала Таисия. — Хватит!
Иллария поднялась, шагнула к кровати, на которой лежала Таисия, и сказала тихо-тихо, почти шепотом:
— Вот что я сообщу тебе, моя любимая сестра, по большому секрету: в этом городе пылесосы, кастрюли и чемоданы чинят только в часовой мастерской! — И прежде чем Таисия успела отреагировать, Иллария вышла из номера вместе со злополучным чемоданом...
Сидя за столом у себя в номере, Мешков читал какие-то бумаги, в которых цифр было больше, чем букв.
В дверь постучали.
— Да! — крикнул Мешков.
Вошла Иллария вместе с чемоданом и остановилась у самого входа.
Мешков обернулся, увидел Илларию, перевел взгляд на чемодан и испуганно вскочил.
— Не расстраивайтесь, — успокоила Иллария, — он присобачил ручку так крепко, что ее ничем не оторвешь.
— Я рад, — Мешков смотрел на Илларию с подозрением, явно ожидая подвоха.
— И я рада, — сказала Иллария. — Иван Матвеевич тоже рад, потому что содрал с меня четыре рубля. А к вам я по делу. Таисия Павловна не верит, что чемодан починили в часовой мастерской. Вы не можете зайти и подтвердить?
Мешков облегченно захохотал. Он смеялся долго и заразительно. Иллария тоже начала улыбаться. Потом Мешков резко оборвал смех.
— Какое это имеет значение, верит она или нет?
— Большое значение, принципиальное.
Светлые глаза Мешкова озорно заблестели.
— Нельзя вашу сестру послать подальше?
— Нельзя. А кроме того, неприлично.
Мешков продолжал веселиться:
— Давайте я возьму плоскогубцы, снова оторву ручку, и пусть ваша сестра побегает с чемоданом по городу.
Иллария ответила совершенно серьезно:
— Она не станет бегать, она пошлет меня.
Эта сцена уже начинала Мешкову надоедать.
— Вам не кажется, что тогда на перроне, подняв ваш чемодан, я совершил ошибку?
— Роковую! — продолжила Иллария. — Лучше бы вы прошли мимо.
Мешков усмехнулся:
— Порядочным родился.
Иллария тотчас согласилась:
— Порядочным всегда достается. Беспардонным нахалам живется легче. Нахальство — второе счастье.
— Сейчас я стану счастливым и выставлю вас за дверь!
— Значит, вы не пойдете к Таисии Павловне? — с отчаянием в голосе прошептала Иллария.
Мешков рванул мимо нее к выходу. Иллария побежала следом.
Мешков промчался по коридору.
Мешков ногой распахнул дверь номера 318 и закричал:
— Этот чемодан действительно починили в часовой мастерской по Садовой улице, дом сорок четыре!
Таисия Павловна приподнялась на постели:
— Что вы кричите? Какое мне дело, где починили этот чемодан? Вы его сломали, вы его и починили.
Мешков круто повернулся и исчез.
Следующим утром, спозаранку, Таисия Павловна уже вышагивала по городу. Вид у нее был боевой — кеды, синий спортивный костюм с белой оторочкой у шеи, на голове немыслима вязаная кепочка с большущим козырьком, в руках альбом и коробка с карандашами. Вот Таисия Павловна полезла на бугор. С него открывался вид на речку, на пристань с пароходиком, на извилистые дорожки между домиками, которые лепились по крутизне. Эта крутизна отделяла городскую улицу от реки. Таисия Павловна надвинула кепочку по самые брови, сощурилась, выбросила руки вперед и в воздухе обозначила ими границы будущего холста. Как вдруг возле художницы, с подозрением следя за ее манипуляциями, возник старик, одетый в пиджак покроя пятидесятых годов и в широченные бесформенные брюки.
— Что это вы тут выделываете? — строго спросил старик.
Вместо ответа Таисия Павловна опять отошла на шаг в сторону, опять выбросила руки вперед.
— Что это вы здесь высматриваете? — не отвязывался старик.
— Художник я. Не мешайте работать, пожалуйста!..
Но старикан был приставучий.
— Которые художники, те теперь срисовывают старые темные церкви, вместо того, чтоб срисовывать новую светлую жизнь. А вы собираетесь скопировать наш городской порт? Это с какой же целью?
Таисия Павловна огляделась по сторонам, отыскала палку и воткнула ее на то место, где потом будет стоять этюдник. Затем раскрыл альбом, собираясь сделать набросок.
Но шустрый старик встал так, чтобы загородить пейзаж.
— У вас разрешение есть, или направление или ходатайство с резолюцией?
В это время раздался крик: "Дедушка, дедушка!" — и появился мальчишка лет двенадцати. Он взял дедушку за руку и потащил за собой.
— Это художница, — презрительно сказал внук достойный наследник деда, — их тут полно шляется. Срисует пристань, а потом рванет за это большие деньги.
— Они все такие! — поддержал дед, и милая пара исчезла.
Таисия Павловна вздохнула и принялась набрасывать рисунок.
В то же самое время в гостинице Иллария отошла от буфетной стойки, держа в одной руке тарелку, на которой лежали сосиски и ломтик хлеба, а в другой руке — стакан кофе. Иллария оглядела буфетный зал и за одним из столиков увидела Мешкова, который разговаривал с нестарым, лет тридцати пяти, но совершенно лысым человеком. Расплывшись в улыбке, Иллария направилась к этому столику.
— Доброе утро, Виктор Михайлович! Можно, я к вам подсяду?
Услышав голос Илларии, Мешков вздрогнул.
— Здравствуйте, можно, — ответил Мешков и насторожился.
— Спасибо, — Иллария поставила на стол тарелку, стакан кофе и села на свободный стул, — это было просто замечательно, как вы вчера гаркнули: Садовая улица, дом сорок четыре!..
Мешков порывисто встал и сказал лысому:
— Ну, я помчался!
— Куда? — спросила Иллария.
— На стройку! — буркнул Мешков.
— Ты же не доел свой завтрак!.. — напомнил лысый, но Мешков уже ушел.
Иллария повернулась к лысому:
— Зачем он поехал на стройку, он строитель?
— Он инженер по технике безопасности.Моя фамилия Лазаренко. Догадываюсь, что именно из-за вас лишился номера. Вы с Мешковым друзья?
— Нет, мы познакомились на перроне, где он нас подобрал вместе с чемоданом.
— Трогательно, — сказал Лазаренко, — а все-таки, почему он отдал вам, номер?
— Не знаю, — искренне ответила Иллария, — я сама заинтригована, скорее всего, он необыкновенный человек, не такой, как все.
— Что-то я раньше этого не замечал.
— Вы не наблюдательны — у него отзывчивое сердце и добрая, светлая душа!
— Я это обязательно расскажу нашему управляющему, может быть, он повысит ему зарплату.
— И еще, — Иллария даже раскраснелась, — он человек высоких порывов!
— Остановитесь! — попросил Лазарен-ко. — И ешьте, а то все остынет. Мешков действительно мужик компанейский и может помочь человеку, но вашим братом он в принципе не интересуется. Спокойно! — добавил Лазаренко, потому что Иллария вся будто напружинилась.
— Что значит спокойно? — гневно повторила Иллария. — Вы что, считаете, что я могла... Что мне пришло...
— Могло и пришло, почему бы нет. Вы так вдохновенно про него говорите.
— Да как вы смеете? Это неслыханно! Иллария резко встала и направилась к выходу.
— Вы же не доели свой завтрак! — крикнул ей вдогонку Лазаренко, но Иллария уже ушла.
Иллария вышла из буфета и остановилась в коридоре, прислонившись к стене. Неожиданные слова Лазаренко произвели на нее сильное впечатление.
Какой-то мужчина, он направлялся в буфет, заметил Илларию и озабоченно спросил:
— Вам плохо?
— Нет, мне непонятно...
— Что? — переспросил мужчина.
— Может ли такое со мной случиться и тем более за один день?
Мужчина шарахнулся от Илларии и исчез в буфете.
Иллария оторвалась от стены и двинулась по коридору. Она закрыла глаза и шла, слегка пошатываясь. Мысли у нее заплетались, ноги тоже. Она медленно шла и шла по длинному коридору, как вдруг натолкнулась на кого-то. И этот "кто-то" была ее родная сестра Таисия Павловна.
— Ты что, рехнулась? Ты зачем ходишь с закрытыми глазами?
— Чтобы отключиться от внешних раздражителей, — искренне объяснила Иллария, — и разобраться в своих чувствах и ощущениях.
— Разбираться некогда. Я нашла гениальный мотив. Может быть, он вырастет в картину. Пошли, посмотришь.
— Пошли!
— Только не вздумай закрывать глаза, споткнешься и упадешь!
— Хорошо. Я буду думать с открытыми глазами, — пообещала Иллария.
Вскоре они уже шли по улице. Иллария несла белый парусиновый зонт, а Таисия Павловна — этюдник.
— Я просто счастлива. Приехать и сразу напасть на мотив!
Они взобрались на холм, и отсюда на самом деле открывался такой захватывающий вид, что Иллария на какое-то время забыла про все свои личные заботы.
— Ну? — торжествующе спросила сестра, и Иллария ответила:
— Колоссально! Просто неслыханная красота!
Вскоре на том самом месте, где художница прежде воткнула в землю палку, стоял треногий этюдник. На нем держателями была укреплена картонка, и на этой картонке быстрый уголь Таисии успел начертить изгиб реки, и контуры пристани, и чередование домишек на крутом берегу. Таисия отставила уголь и тоненькой кисточкой маленькими звонкими мазками взяла тон неба и тон земли на другом берегу реки...
Таисия Павловна работала стоя, а Иллария задумчиво сидела неподалеку на складном стульчике.
— Иля! — вдруг спохватилась Таисия. — Мы забыли дать телеграмму!
Иллария покорно встала, намереваясь идти на почту, но сестра задержала ее:
— Слушай, в отношении этого, как его, Виктора Михайловича... Я вчера устала, была с дороги, ну, конечно, он симпатичный, столько для нас сделал...
— Нет! — горячо возразила Иллария. Он малопривлекательный и вообще мрачный тип! — и ушла на почту.
Иллария отыскала почту, поднялась ступенькам, толкнула дверь, на которой висело объявление: "Осторожно, окрашено", бочком протиснулась внутрь, подошла окошку, чтобы взять телеграфный бланк, внезапно возле окошка увидела Мешкова и от этой внезапности, оттого, что опять он здесь, на ее пути, застыла на месте, как истукан.
Мешков почувствовал на себе взгляд, обернулся и обнаружил Илларию.
— Вы как здесь очутились?
Иллария молчала.
— Телеграмму мужу, чтобы не волновался? — продолжал Мешков.
Иллария по-прежнему не произносила ни звука.
— Вы что, воды в рот набрали? — улыбнулся Мешков.
Иллария молчала и не двигалась.
— Эй, — забеспокоился Мешков. — Что вами? Очнитесь!
Он осторожно взял Илларию за плечи встряхнул.
Иллария даже не почувствовала, что её трясут.
— Пошли-ка на свежий воздух, ну-ка! — Мешков обнял Илларию и потащил к выходу. Иллария обмякла, и ее ноги волочились по полу.
— Дверь крашеная, черт бы ее побрал! — Мешков отворил дверь, придержал ее ногой, подтолкнул Илларию. Она вылетела на улицу, скатилась по ступенькам и, наверно, упала бы, если бы не оперлась спиной о телеграфный столб. И этот толчок привел её в чувство.
— Извините, — вдруг заговорила Иллария, когда Мешков снова приблизился к ней, — на меня молчун напал!
— Кто напал?
— Я суеверная, я почему-то про вас подумала, и вдруг вы как с неба упали. Вот я и оцепенела!
— Нервы! — сказал Мешков. - Надо взять себя в руки!
— Сама взять себя в руки я не могу, а меня взять в руки некому...
В это время появился Лазаренко, злой, как черт.
— Ты тут ля-ля-ля... — закричал он на Мешкова, — а я должен сдыхать в раскаленной машине. Главный инженер уже весь расплавился, а шофер матерится...
— Прости, я совсем забыл... — ахнул Меш-ков и заторопился к автомобилю.
Лазаренко за ним.
Иллария вернулась на почту и здесь, на прилавке, возле окошка, увидела бланк с телеграммой Мешкова, которую он в суматохе позабыл отправить. И невольно прочла текст и фамилию адресата: "Москва Планетная... Мешковой".
Иллария поколебалась, потом спросила:
— Тут гражданин жене написал, а отправить позабыл.
— Может быть, передумал? — спросила телеграфистка.
— Нет, позабыл, я точно знаю. Текст очень оригинальный: "Доехал благополучно целую". Примите, пожалуйста...
Поздно вечером Иллария проследовала по коридору гостиницы, остановилась возле номера 308, поколебалась, а затем несмело постучала в дверь. Никто не отозвался. Иллария постучала еще раз, уже решительнее, и прислушалась.
— Зачем тебя леший в конце месяца принес, когда у меня план горит! — злился тенор.
— А то ты не знаешь, — отвечал голос Мешкова, — что несчастные случаи чаще всего в конце месяца, когда аврал…
Иллария осторожно приотворила дверь
За маленьким столиком, на котором торчала бутылка водки, ссорились Мешков и главный инженер строительства, толстый-претолстый, он сидел на стуле, отодвинувшись от стола, придвинуться мешал живот.
— Извините, я стучу, стучу! — подала голос Иллария.
— Что вам от меня нужно?! — взвился Мешков. — Что вы за мной по пятам ходите?
— Я... — растерялась Иллария, — я только хотела отдать квитанцию, вы позабыли отправить вашу телеграмму... вы заполнили бланк и оставили его возле окошка, и я... вот вам ваша квитанция...
Мешков вскочил со стула, бесцеремонно схватил Илларию за руку и усадил. Он был в скверном настроении, и ему было теперь на ком отыграться.
— Видишь, Кира, — он обращался к главному инженеру, — как меня окружают заботой. Я в буфете — она в буфете, я на почте — она на почте, я пью водку — сейчас она будет пить водку!
— Я, я не буду, — испугалась Иллария, — я терпеть не могу...
Мешков плеснул водку в стакан и подал Илларии. — Валяйте!
— Чего издеваешься, Виктор? — заступился главный инженер.
— Он не издевается, — возразила Иллария, — просто он невоспитанный! Он меня с вами даже не познакомил.
— Кирилл Петрович! — представился главный инженер.
— Иллария Павловна, — ответила Иллария. — Имя у меня редчайшее, но красивое.
— Ну, за ваше красивое имя! — поторопил Мешков
Иллария отважилась, залпом выпила содержимое стакана и отчаянно замахала руками.
— Чего крыльями машете? — улыбнулся Мешков.
— Закусить! — простонала Иллария. Главный инженер поспешно достал из банки соленый огурец. Иллария выхватила огурец из рук главного инженера, проглотила и перевела дух
— Все равно я рабочих тебе не дам, — сказал Мешкову главный инженер.
— Дашь, — усмехнулся Мешков, — а не то я тебе стройку остановлю!
Иллария неожиданно всхлипнула и... начала валиться со стула.
Мешков быстро нагнулся и успел ее подхватить.
— Это у нее привычка такая, она уже на почте валилась. Кира, помоги, она тяжелая.
Но главный инженер не успел прийти на помощь.
— Отпустите меня, не прикасайтесь ко мне!
Мешков покорно отпустил Илларию, она выпрямилась и прислонилась к стене.
— Я не пьяна, я отравилась! Известно, что водка — это яд! И вы, Виктор Михайлович, вы меня отравили ядом.
Иллария собрала последние силы и направилась к выходу.
— Я вас провожу! — метнулся Мешков.
— Нет! — отрезала Иллария. — Я пойду своим ходом! — и захлопнула за собой дверь.
Мешков вновь отворил ее и стал следить, как Иллария идет по коридору.
Почувствовав на себе его взгляд, Иллария обернулась:
— Виктор Михайлович, вы мне должны пятьдесят четыре копейки за телеграмму! Мешков полез в карман.
— Не мелочитесь, — сказала Иллария, — я вам их дарю! — и вошла к себе в номер.
Завтрашним утром Иллария сидела на постели, свесив босые ноги, голова перевязана полотенцем, и тихо стонала. Таисия Павловна была уже в полной готовности — спортивный костюм, кеды, на голове картуз, в руке этюдник:
— К двенадцати, как всегда, принесешь мне перекусить!
— Если доживу...
— Алкашница! — Таисия ушла.
Иллария сползла с постели, открыла дверцу платяного шкафа и погляделась в зеркало, укрепленное на внутренней стороне.
— Кошмар!
В дверь постучали.
— Кто там еще? — недовольно спросила Иллария.
— Это я. Мешков. Мне надо поговорить.
— Сейчас я тапочки надену, а то пол холодный, — Иллария сунула ноги в тапочки, подошла к двери. — Я в разобранном виде. А вы о чем хотите поговорить?
— Наверное, надо извиниться, — объяснил Мешков, — я не знал, что это на вас так подействует.
— Ничего, — прошептала Иллария, срывая с головы повязку и пытаясь привести в порядок волосы. — Я выжила. А из-за чего вы вчера с инженером ругались? Я не поняла.
— Там пролет, — начал рассказывать Мешков.
Подошла уборщица, она волочила по полу пылесос и с удивлением стала глазеть на жильца, который разговаривает с дверью.
Иллария отбросила тапочки и надела босоножки.
— Этот пролет, — продолжал рассказывать Мешков, — между строениями на высоте семнадцати метров, его положили две недели назад, но не оградили. Надо ставить ограждение, а если он снимет на это людей, сорвется план, все останутся без прогрессивки...
Пока Мешков рассказывал, Иллария успела поменять халат на юбку и кофту.
— Теперь поняла, — закричала Иллария, потому что уборщице надоело слушать, она включила пылесос и стала чистить ковровую дорожку, — если за две недели никто не свалился, почему кто-нибудь упадет имение сегодня? — Иллария уже красила губы.
— Я ушел на стройку! — прокричал Мешков, которого раздражал пылесос.
— Дайте им получить прогрессивку! Входите, пожалуйста! — Иллария распахнула дверь, но Мешков уже действительно ушел.
В расстроенных чувствах Иллария поплелась в буфет, и там ее увидел и весело окликнул Лазаренко:
— Возьмите сметану и подсаживайтесь.
Иллария поколебалась — подсаживаться к Лазаренко или нет, но он приветливо улыбался, и Иллария со стаканом сметаны и с булочкой села к нему за столик. Лазаренко таинственно прошептал:
— Сидите тихо и не привлекайте внимания.
Иллария изумленно воззрилась на Лазаренко:
— А почему, собственно говоря, я должна...
— Тсс… — перебил Лазаренко и заговорщицки подмигнул. — Давайте говорить на посторонине темы, ну, например, кто вы по профессии?
— Делаю чертежи для технической книги. Удобно, работаю дома, распоряжаюсь своим временем сама. Но все же, скажите, почему я должна...
Лазаренко опять не дал договорить:
— Ешьте сметану! Конечно, это великое дело не ходить на работу точно к девяти... И все-таки нельзя себя так распускать, надо уметь собой владеть!
Иллария резко встала, явно намереваясь уйти, но Лазаренко схватил ее за руку и усадил.
— На меня нельзя обижаться, я абсолютно лысый!
Иллария улыбнулась против собственной воли.
— Вам надо развлечься, — продолжал Лазренко, — пойдите, например, в парикмахерскую, посидите там пару часов в очереди, обсудите все мировые проблемы, выйдете оттуда красивой и перестанете психовать.
— Да с чего вы взяли? — возмутилась Иллария.
Лазаренко перегнулся через стол, поманил Илларию пальцем и, смеясь одними глазами, сообщил:
— У вас одна босоножка застегнута, а другая нет, а, главное, кофточка вообще надета наизнанку!
Иллария вспыхнула, не нашла что ответить стала боязливо оглядываться по сторонам, теребя руками кофту.
— Выйдем вместе, — сказал Лазаренко, — я вас загорожу!
Мастеров в парикмахерской было двое, оба были заняты, а очереди дожидалась только одна женщина лет тридцати с густо намазанными ресницами и с высокой тяжелой прической.
— Вы последняя? — спросила Иллария.
— Я же первая, я же крайняя, — оживилась женщина, заполучив собеседника, — сегодня народу нет, тут наискосок, в универмаге, выбросили югославские сумочки.
— Значит, мне повезло, — сказала Иллария.
— Крым в этом году ужасно подорожал! — доверительно пожаловалась женщина. — Койка — рубль пятьдесят!
— А было?
— Рубль. Но мне очень надо в Крым — я безмужняя.
— Надеетесь там выйти замуж? — поинтересовалась Иллария.
— Что вы? — Женщина даже хлопнула Илларию по руке. — Серьёза на курортах не бывает. Так — пляжный перепляс, — и понизила голос, — мне загар очень идет. На мой загар мужики на улице оборачиваются...
Когда подошла очередь Илларии и она села в кресло, мастер поглядела на голову клиентки и вздохнула, потому что работа предстояла тяжелая:
— Голова у вас сильно запущенная, не волосы, а бурьян. Вы из провинции?
— Из Москвы, — смущенно призналась Иллария, — да и не молодая я.
— Немолодых нет, есть смирившиеся, — возразила парикмахерша. — Так что будем с вами делать? Раз в неделю будем ходить на укладку? Или химическую? Потом сами будете накручиваться. Сумеете?
— Сумею, бигуди у меня есть.
— Накручиваться надо на пиво, лучше на жигулевское...
— Потом от головы будет пахнуть пивом... — поморщилась Иллария.
— Хотите парик? Могу достать, маде ин Гонконг. На тонкой сетке, голова не потеет. 90 рублей.
— Делайте химическую! — — вздохнула Иллария.
Некоторое время спустя Иллария брела вдоль реки, к самой воде добраться было нельзя, потому что берег обрывался круто, почти отвесно. Илларии пришлось идти поверху, по вытоптанной тропе.
На реке трудились буксиры и рыбачьи лодки, и шел рейсовый пароход, на борту которого было выведено: "Художник Василий Мешков", в честь знаменитого живописца, который писал когда-то эту реку. Иллария прочла на пароходе фамилию Мешков, вздрогнула, отвернулась и увидела мальчишку, который отсюда, с обрыва, удил рыбу.
Мальчишка почувствовал за спиной Илларию и приказал:
— Отойди!
— А ты мне что тыкаешь?
— Над душой стоишь, рыбу пугаешь!
— Чем я ее пугаю, стою себе. Это ты языком молотишь.
— Нервы тянешь, — злился рыбак, — от взрослых и так податься некуда. И тут, на тебе, надзор!
— Лопух ты! — обругала его Иллария. — Может, я тебе рыбу приваживаю.
— Ты что, ведьма?
— Смотри лучше на поплавок! Мальчишка глянул вниз, ахнул, потянул, подсек, на крючке болтался подлещик.
— Тетенька, — завизжал мальчишка, — не уходи! — и поправился: — Не уходите!
Иллария шла дальше по берегу, села на поваленную иву, подставила лоб солнцу, прикрыла веки. Так она сидела, блаженствуя, как вдруг кто-то потряс ее за плечо.
— Не трясите меня. — возмутилась Иллария. — Терпеть не могу, когда меня трясут.
Она открыла глаза и увидела женщину, с которой повстречалась в парикмахерской.
— Вы чего? — спросила та. — Радикулит схватите.
— Загораю.
— Как это вы загораете, когда на небе вон какая туча.
— А я и не заметила! — засмеялась Иллария. — Бездельничаю, вы в отпуск на юг, а я к вам в отпуск. — И встала.
— Я вас очень хорошо понимаю, — задушевно произнесла женщина из парикмахерской,-только на местный загар мужики не клюют, они клюют только на южный загар.
— Выходит, я зря приехала к вам в город?.. — пошутила Иллария.
Под вечер Иллария без дела болталась холле гостиницы, поглядывала сквозь стеклянный простенок на вход.
Вот у гостиницы остановилась старенькая "Волга". Мешков открыл дверцу, выставил на мостовую ногу...
Иллария кинулась к выходу, толкнула дверь и степенно стала спускаться по ступенькам, вскинув голову, чтобы видна была прическа.
Мешков, он поднимался по ступеням, поравнялся с Илларией и кинул на нее веселый взгляд, таким еще Иллария его не видела.
— Вы знаете, что отколол этот толстый Кира, главный инженер? Сидел у меня весь, вечер, каля-маля, а в это время на стройке ставили ограждение.
— Молодец! — похвалила инженера Иллария. — Он хочет, чтобы коллектив получил прогрессивку.
— Идея! — внезапно воскликнул Мешков. Видно, сейчас было у него такое настроение, что не хотелось оставаться одному. — Вы футбол любите?
— Нет.
— Жаль, я вас хотел на стадион пригласить.
— А я поехать на стадион не отказывалась! — нашлась Иллария.
На стадион ехали трамваем. И, как в первый раз, стояли на задней площадке, которую поводило из стороны в сторону.
— Что это у вас глаза печальные? Как женщины, у которой нет мужа? — спросил Мешков.
— А у меня нет мужа! — просто ответила Иллария.
Мешков даже поперхнулся, ему захотелось выпрыгнуть на ходу из вагона, от безвыходности он начал выкручиваться и глупо шутить:
— Это даже лучше. Зачем женщине муж? То он пьет, то в преферанс играет, готовь ему, стирай ему, дети от него...
— А у меня двое детей!
Мешков почувствовал, как у него остановилось сердце. И, чтобы сердце сдвинулось с места, он продолжал балагурить:
— Конечно, что за жизнь без детей. Великое предназначение женщины — мать. И материнские чувства...
— А у меня не свои дети, — спокойно перебила Иллария, — это племянники — дети Таисии. Только ей некогда, и ее мужу некогда и поэтому я их воспитываю.
— Приехали! — простонал Мешков.
Стадион оказался маленький, но уютный. Илларии с ее места были видны деревья, которые вплотную подступили к трибунам, а вдали, в темно-зеленой глубине желтела маковка церкви. Над деревьями пикой торчала стрела крана, она все время поворачивалась в разные стороны, будто царапала по небу.
Мешков перехватил взгляд Илларии и пояснил:
— Это строят тот самый цементный завод, где я скандалил...
Мешков устроился на скамейке свободно, привычно, уперся о скамейку руками, ноги раскинул.
— Вот вы в трамвае учинили мне допрос, — сказала Иллария.
— Да ни о чем я вас не спрашивал. Просто, что ни скажу, все невпопад.
— У вас, наверное, создалось впечатление, — продолжала Иллария, — что я никогда не была замужем. А у меня был муж, настоящий, с отметкой в паспорте. Химик. Таисия Павловна этого химика терпеть не могла и, как всегда, оказалась права. Потом он от меня сбежал, к одной... У нее обнаружились ноги сто семнадцать сантиметров.
— Это много или мало?
Иллария погрустнела, поджала ноги под себя.
— Очень много. И еще у нее папа генерал, новая "Волга", дача со всеми удобствами, зеленые глаза, и еще она пела в ансамбле "Звездочеты", в мини-юбке. Мужчины в зале не слушали ее пения, они смотрели на её ноги.
— Теперь я буду знать, — широко улыбнулся Мешков, — что к женщинам надо подходить с рулеткой. Благо она у меня всегда с собой.
Он достал из кармана рулетку и вытащил металлический кончик...
Наконец, на поле выбежали футболисты.
Мешков оживился.
— Ну! — Мешков потер ладошкой о ладошку. — Скинемся по рублику? Будет интереснее глядеть.
— Скинемся! — охотно согласилась Иллария. — Обожаю скидываться, только что это значит?
— Вы за каких, за синих или за белых? По полю бегали футболисты, одни в белых майках, другие в синих.
— Я буду за белых! — сказала Иллария.
— Тогда я за синих!
— Тогда я тоже буду за синих!
— Да нет, вы будете за белых, — покрутил головой Мешков, — мы должны болеть за разные команды. Ваши забьют — я вам рубль. Мои забьют — вы мне рубль. Расчет после игры. Все понятно?
— Я уж не такая дура! — обиделась Иллария. — Только я запуталась — я за синих или я за белых?
— Вы за белых, белых.
— Я за белых, белых, — повторила Иллария.
Команда синих перешла в атаку, правый защитник прошел по краю, навесил мяч в штрафную площадку, синий нападающий упал, в падении ударил мяч головой, и мяч угодил в ворота.
Мешков подпрыгнул на месте, потом вскочил и восторженно заорал. Иллария испуганно посмотрела на Мешкова.
Мешков плюхнулся обратно на скамейку, от бурной радости обнял Илларию и звонко поцеловал.
— Это вы меня за рубль целуете? — спросила Иллария.
Мешков ее не слышал. Он снова, не отрываясь, следил за игрой.
Синие продолжали атаковать, как вдруг, совершенно неожиданно, полузащитник белых перехватил мяч, через все поле сильным ударом передал его центрфорварду, тот рванулся вперед, сильно ударил, и мяч влетел в сетку.
Мешков в горести обхватил голову руками.
— Кажется, мои забили? — спросила Иллария. — Я ведь болею за белых?
— Ваши, — сердито ответил Мешков.
Иллария внимательно поглядела на Мешкова, повернулась к нему, как бы раздумывая — обнять его или не делать этого?..
Но в это время Мешков вскочил на ноги, захохотал и, веселясь, упал обратно на скамейку.
Иллария отважилась, наклонилась к Мешкову и осторожно клюнула его в щеку.
Мешков изумленно обернулся к Илларии:
— Вы что?
— Целуюсь, — ответила Иллария, — подражаю вам. Мои гол забили.
— Так ведь не было гола, судья его не засчитал.
— Как не засчитал? — возмутилась Иллария. — Почему? Вашим можно забивать, а моим нельзя?!
— А ваш нападающий бил из офсайта.
— Не было офсайта! — закричала Иллария. — Судья жулик. Его подкупили!
Мешков опешил:
— Откуда вы понимаете про офсайт?
— У меня два мальчика! — улыбнулась Иллария.
— Мороженого хотите? — предложил Мешков.
— Хочу! Давайте завтра снова пойдем на стадион. Вон на щите написано, завтра опять матч. Мне здесь определенно нравится.
— Не получится, — ответил Мешков, — сегодня я уезжаю. 21.12. Дела закончил, и делать мне здесь больше нечего.
Мешков взял у разносчицы мороженое и протянул Илларии:
— Есть только это, стаканчики. За 19 копеек.
Иллария оттолкнула руку Мешкова, встала и начала протискиваться к выходу.
— Вы куда? — ахнул Мешков. — До конца еще уйма игры.
Иллария остановилась в проходе и подождала Мешкова, который приближался к ней с явно недовольным видом. Он шел, не глядя на Илларию, рискуя наступить на чьи-то ноги, потому что его взгляд не отрывался от футбольного поля.
— Это хорошо, что вы смотрите в сторону, а не на меня, — сказала Иллария , — потому что я вероятнее всего должна сообщить вам, Виктор Михайлович, что влюбилась в вас!
Мешков замер, боясь пошевелиться.
— Возможно, — продолжала Иллария, — это случилось еще на перроне...
Когда Мешков заставил себя обернуться и произошедшее несчастье было написано у него на лице, он увидел Илларию, которая уже уходила со стадиона. Мешков сунул мороженое первому попавшемуся мальчишке и кинулся догонять.
Он поравнялся с Илларией, когда она подходила к трамвайной остановке. Не зная как себя вести, и абсолютно не представляя, что говорить, Мешков не нашел ничего лучшего, как только сказать в растерянности:
— Конечно... спасибо...
— Ешьте на здоровье. — ответила Иллария. — Между прочим, я сделала для вас прическу, а вы даже не заметили.
— Разве?.. Я думал, всегда так было...
На кругу стоял трамвай. Иллария полезла в пустой вагон и осталась на площадке.
— Это уже традиция, — сказала Иллария. — Мы все время едем на площадке, как школьники.
— Тогда давайте и не платить за билеты! — предложил Мешков.
— А вы не мучайтесь, — грустно улыбнулась Иллария. — Я вижу, вы мучаетесь, не знаете, что мне сказать. Вы делайте вид, будто ничего не произошло. Мои слова не накладывают на вас никаких обязательств. Вы вообще можете вернуться на стадион, я сама доеду!
Трамвай тронулся с места, зазвенел, задребезжал. Некоторое время оба молчали, потом заговорил Мешков:
— Иллария Павловна, я вечно мотаюсь по всяким командировкам. Я почти не бываю дома, я живу в самолетах, поездах, в гостиницах. Я езжу со стройки на стройку. И везде меня не любят, потому что инженеров по технике безопасности нельзя любить. Они ко всему вяжутся, и от них одни неприятности.
— Перестаньте оправдываться, — перебила Иллария. — Я вас информировала, и все!
— Я не оправдываюсь, я объясняю, — повысил голос Мешков. — Какая бы вы ни были замечательная, я все равно не гожусь для романа. Мне пятьдесят! В конце концов, я стар!..
— Не кричите на меня! — осадила Мешкова Иллария, а затем подвинулась к нему и сказала не без едкости: — Вовсе не нужно, чтобы все пассажиры слышали, что вы старый и не годитесь для романа. Нашли, чем хвастаться!..
Когда Иллария вернулась к себе в номер, то увидела Таисию Павловну, которая сидела на кровати, подобрав под себя ноги, взглядом вперившись в этюды, расставленные на раскладушке у противоположной стены.
— Явилась, — сердито сказала сестра. — Большое тебе спасибо. Я тут с ума схожу, может, уже сошла!
— Я была на стадионе с Виктором Михайловичем.
— А зачем ты ходила на стадион?
— Болеть за "белых", тебе этого не понять.
Таисия испытующе взглянула на сестру.
— Он к тебе пристает?
— Нет, это я к нему пристаю! — гордо сообщила Иллария. — Он от меня на стенку лезет!
Таисия искренне заволновалась:
— Ты доверчивая, честная, тебя обмануть пара пустяков! А он прожженный, опытный...
— Послушай, Тася, ты совсем обалдела со своей прекрасной живописью! Это я за ним бегаю, а он от меня увертывается.
Таисия Павловна слезла с кровати и сунула ноги в туфли.
— Как ты далека от реальной жизни, это хитрый ход, это он тебя заманивает!
Иллария покраснела от возмущения:
— Ты стала похожа на моего начальника. Он тоже слушает только самого себя!
— С этим прохиндеем Мешковым я поговорю! — прежде чем Иллария успела опомниться, сестра уже выскочила за дверь, и было слышно, как в замке повернулся ключ.
Иллария дернула дверь: заперто. И в бешенстве забарабанила по ней кулаками.
Таисия Павловна шла по коридору крупными мужскими шагами, и когда ей повстречался солидный дядя, тянувший килограммов под сто, Таисия Павловна, не замедляя шага, выкинула вперед руку и отодвинула дядю в сторону, как манекен.
Мужчина, которого оттолкнули, удивленно обернулся и сказал:
— Ну и ну!
— А вы уступайте дорогу женщине! — Таисия Павловна уже стучала в номер 308.
Едва прозвучало "Войдите", как она ворвалась внутрь и сразу начала на высокой ноте: — Оставьте в покое мою сестру! Вам нужна гостиничная интрижка, приключение в командировке! Ищите другой объект!
Мешков весь будто ощетинился:
— Ишь, как вы о себе заботитесь! Очень вы себя уважаете, себя и свои удобства.
— Что вы несете? — вспыхнула Таисия Павловна.
— Думаете, я не помню, как Иллария волокла чемодан, а вы налегке шли? Здесь ваши шмотки таскает, а дома ваших детей стережет. Боитесь лишиться домашней работницы?!
— Да вы негодяй!
Таисия Павловна подскочила к Мешкову, явно намереваясь влепить ему пощечину, но Мешков ловко схватил ее за руки, завел руки за спину, под локотки поднял художницу в воздух, вынес в коридор, ногой открыв дверь, и сразу наткнулся на солидную пару пенсионного возраста. Оба замерли от удивления.
— Эта дамочка, — сказал Мешков, — ошиблась номером!
Он поставил Таисию Павловну на пол и быстро вернулся к себе, не забыв запереть дверь.
— Я всегда говорила, — сказала жена пенсионера, — что гостиница — это гнездо разврата. Вова, пойдем, и не смотри на нее!
И пара чинно проследовала к соседнему номеру, оставив Таисию Павловну, задыхающуюся от ярости и от бессилия. Она сделала было шаг к двери Мешкова, потом передумала, направилась обратно к себе в номер, потом снова передумала и направила свои стопы в буфет.
Здесь у стойки стояло всего три человека, но Таисия Павловна полезла без очереди.
— Моя очередь давно прошла, я забыла в номере деньги и ходила за ними. Вы мне не верите? — она с вызовом повернулась к военному, который стоял первым
— Верю, — ответил военный. — Только вы здесь не стояли! Но Таисия Павловна уже делала заказ:
— Стакан чаю!
— Сахар класть? — спросила буфетчица.
— Нет. Нет, положите ложечку, нет, две ложечки... Нет, не кладите сахару!
— Так класть вам сахар в чай или не класть? — устало спросила буфетчица.
— Я вам не говорила чай, я вам сказала кофе! Я никогда не пью чай!
— Извините, но вы сказали — чай! — мягко вставил военный.
— Я не могла этого сказать, я сказала — кофе! — гневно повторила Таисия Павловна.
Иллария металась по номеру. Потом пришла к какому-то решению, потому что достала целлофановый пакет и начала складывать в него всяческую еду.
Затем Иллария открыла дверь на балкон и вышла на него, держа пакет в руках. Балкон сплошняком тянулся вдоль здания гостиницы, но, чтобы из одного номера нельзя было забраться в другой, соседний, балкончики разделялись кирпичным барьером.
Иллария поглядела на кирпичное препятствие, подтянулась на руках, села на узкий конек этой стенки, перекинула ноги на другую сторону и спрыгнула на соседний балкон. Затем, чтобы ее не заметили из номера, согнувшись в три погибели, чуть ли не коленках, пересекла этот балкон и взобралась на следующую стенку. Эту сложную операцию она проделала несколько раз.
— Триста шестнадцать, — считала Иллария, — триста четырнадцать, триста двенадцать, триста десять…
Спрыгнув на балкон номера триста восемь, Иллария выпрямилась и заглянула в окно. Но отсюда, с залитого солнцем двора, в окне неосвещенного номера ничего нельзя было разглядеть.
Иллария постучала в стекло балконной двери.
И сразу возле окна возникли две вопросительные фигуры — пенсионер и его жена.
— Что вы делаете в чужом номере? — возмутилась Иллария.
— Это я вас хочу спросить, — голос у женщины был визгливый, — зачем вы влезли на чужой балкон?
— Это триста восьмой? — спросила Иллария.
— Нет, триста десятый! — ответил пенсионер.
— Извините, — сказала Иллария, — значит, я ошиблась при подсчете! — и снова полезла через барьер.
— Опять к нему! — заметил пенсионер не без ехидства.
— Это потому, — заверещала жена, — что теперь все разрешается! Сначала женщинам разрешили ходить в мужских брюках, потом разрешили без брюк и почти без юбок, потом разрешили длинные юбки, а мужчинам — длинные волосы, как у девиц! Потом...
— Что будет потом?
— Потом я не знаю, но опять что-нибудь разрешат...
Тем временем Мешков в номере 308 уже складывал в портфель бритву, мыло, запасную рубашку, как вдруг... постучали в окно.
Мешков озадаченно обернулся и увидел Илларию. Подбежал, распахнул балконную дверь.
— НУ, знаете, с вами не соскучишься!
— Сестра меня заперла, поэтому я с этой стороны. Тут легко, — успокоила Иллария, — между балконами барьерчики невысокие, — и прыснула, — только я сначала в чужой номер угодила... Вот я принесла: здесь сыр "Виола", два яйца, крутых, конечно, кусок кекса. В поезде всегда есть хочется.
— А если сестра хватится? — улыбнулся Мешков.
— Скажу, сама все слопала.
— Тогда большое спасибо, — Мешков, не колеблясь, положил пакет в портфель.
— И еще, — набралась храбрости Иллария, — я хочу вас проводить! — И испытующе поглядела на Мешкова.
Тот храбро выдержал ее взгляд.
— Значит, давайте сразу смываться, а то Таисия Павловна вас разыщет и опять арестует!
— Правильно, — поддержала Иллария. — Уходим сразу!
Мешков взял портфель, и оба направились к двери.
— Я навязчивая, да? — спросила Иллария.
— Вы выдумщица, вы все про себя выдумываете!
Мешков отворил дверь и... увидел Таисию Павловну, которая сердито выпалила:
— Я жду, чем это все закончится!
— Она совершеннолетняя! — напомнил Мешков.
— Я вполне совершеннолетняя, — повторила Иллария. — Я еду на вокзал, провожать.
— Ах, вы уезжаете, — Таисия Павловна подарила Мешкову обворожительную улыбку — Я так рада была с вами познакомиться. Счастливого пути. Смотрите, не опоздайте на поезд!
Иллария и Мешков шли по улице.
— Вы к Таисии несправедливы, — говорила Иллария, — у нее дарование, она заслуженный деятель. Ее выставляют во всем мире. Я служу таланту, это лучше, чем служить министерству.
— Я не в министерстве, я в тресте. Был бы умный, не сидел бы на ста восьмидесяти, а давно ушел в НИИ и сделал диссертацию. — Мешков сам себе удивился и вспылил: — Слушайте, что это я с вами начинаю разговоры разговаривать?
— Вы ко мне привыкаете, — объяснила Иллария.
— Вот что, — Мешков поглядел на часы, — до поезда еще... тридцать шесть минут, мы можем дойти до вокзала пешком, а там, к вопросу о привыкании, пожмем руки и — никаких телефонов, адресов...
— Вы правы, — согласилась Иллария, — баб, которые на шею вешаются, их никто не любит!
— Лично я, — рассердился Мешков, — люблю пельмени, с уксусом и перцем, поговорили, повыясняли, дальше идем молча...
Здесь им повстречался Лазаренко.
— Уезжаешь? — спросил он Мешкова.
— Уезжаю.
— Провожаете? — спросил он Илларию.
— Провожаю.
— Новая прическа вам идет. Общий привет, — и Лазаренко ушел.
Тут Мешков против собственной воли поглядел на прическу Илларии.
— Ну, что? — спросила Иллария.
— Прическа идет, и мы идем, а то поезд уйдет без меня...
Потом Иллария стояла у вагона, и Мешков топтался возле него и откровенно ждал, чтобы она ушла. Вся эта история тяготила его, и он, смутно, сам не зная почему, чувствовал свою вину и еще больше раздражался.
— Отъезжающие, пройдите в вагон! — объявила проводница.
— Ну все, счастливо! — Мешков взял руку Илларии, потряс, быстро выпустил руку и поднялся по ступеньке вагона.
Вдруг Иллария тоже начала подниматься в вагон.
— Пожалуй, я поеду с вами до ближайшей станции.
— Не надо! — испугался Мешков и стал легонько подталкивать Илларию. — Зачем? Это бред!
— Вы что, спихиваете меня со ступенек? — спросила Иллария.
— Отправляемся! — крикнула проводница. — Товарищи, отойдите от выхода, пройдите внутрь вагона! Вы что стоите на ступеньках? — спросила она у Илларии. — Вы едете или нет?
— Нет! — поспешно сказал Мешков.
— Я бы поехала, — Иллария улыбнулась проводнице, — только, слышите, он не хочет! — Она спрыгнула на платформу и пошла к вокзалу не оборачиваясь.
Мимо нее задвигались, застучали вагоны, она шла по бетонной платформе, не смотрела на уходящий поезд и не глядела ни на кого.
Мешков стоял в коридоре, напротив своего купе, и курил, глядя в окно. Он оперся локтем о металлический прут, на котором висели скомканные белые занавески, прут выскочил из гнезда. Мешков покачал головой и стал устанавливать прут на место.
Подошла проводница.
— Ваш билет! И не трогайте вы занавески, вечно все их дергают, вот они и залапанные!
— Пожалуйста, — Мешков достал билет и отдал.
— Место номер пятнадцать, — сказала проводница, укладывая билет в папку, в коленкоровый карман под пятнадцатым номером. — Что же вы жену-то с собой не взяли?
— Это не жена, — раздраженно ответил Мешков. Вся эта нелепая история с Илларией выбила его из колеи. Так бы он уже завалился в вагон-ресторан, занял место, пока еще можно найти, и завел бы симпатичный разговор с таким же командировочным. А сейчас никуда не хотелось идти.
— Ишь ты, — услышал Мешков издевательский голос проводницы, — не жена... Сам-то подержанный, можно определить, вторичное сырье, а все одно — завел! И, конечно, наобещал!
— Да никого я не заводил! — взбеленился Мешков. — И вообще, какое ваше дело!
— Мое дело бабье, — спокойно ответила проводница, — а вас всех, мужиков-шустряков, пересажать надо!
— Чай принесите! — приказал Мешков.
— Не принесу! — с вызовом отказалась проводница. — Все вы по городам шастаете, нам жизнь портите. Всухомятку живите, без чаю, а не нравится — жалуйтесь. Меня уволить нельзя, пусть такую дуреху найдут этой трясучке вкалывать...
Мешков опустил сигарету в металлическую, пепельницу и вернулся в купе. На верхней полке кто-то спал. Внизу над крупной бельевой корзиной колдовал толстяк. Он доставал из корзины продукты и густо заставлял ими маленький вагонный столик.
Увидев Мешкова, толстяк обрадовался, что-то прожевал, проглотил и сказал:
— Помидорчиков хотите?
— Нет, спасибо! — Мешков уселся на полку напротив.
— Огурчиков соленых? Они из рассола, мыть не надо!
— Спасибо, нет! — отказался Мешков.
— Кабачок фаршированный? Жинка моя…
— Спасибо, не хочется, настроения нет!-приставучий толстяк уже начинал злить.
— Еда от всего лечит, от болезней, от настроений! Хотите пирог с яйцами, с луком пореем... Жинка моя...
— Нет!
— Хлебушка черного с копченой грудинкой?
— Нет!
— Вот... рыбец... фантастический рыбец, будто бриллиантовый!
— Нет!
— Ну, тогда курочку... — растерялся толстяк. — Больше она мне ничего не поклала!
— А гусятины в вашем магазине нет? — с издевкой спросил Мешков.
— Гусятины? — толстяк принял вопрос Мешкова, как говорится, на полном серьезе. — Вот беда... Гусяки нет...
— А я ем только, как вы его зовете, гусяку! — Мешков поднялся, снова вышел в коридор и стал продвигаться по вагону, намереваясь пройти в ресторан. Навстречу шел другой пассажир.
— Чувствую, в ресторан?
— А куда же еще?
— Ни одного местечка.
— Спасибо, — сказал Мешков. Вернулся к своему окну и стал в него глядеть. Сквозь окно просачивался летний вечер. И поля, и леса, и проезжие деревушки заливало закатом. Настроение у Мешкова было противное. За его спиной прошла проводница и сказала ему в спину:
— Душегуб!
Это совершенно неповторимое ощущение — возвращаться домой. Если, конечно, ты любишь свой дом...
Мешков жил когда-то в тихом доме, который выходил в тихий двор, потом прорубили улицу. И дом начал смотреть окнами на шумную магистраль, которую в духе космической эры окрестили Планетной. Однако с другой стороны дома уцелели корявые липы и старый тополь. Мешков сошел с автобуса, сделал несколько шагов, завернул во двор... и сразу почувствовал себя дома. И сразу забылось все — и эта суматошная поездка, Иллария, Таисия... Под тополем играли в домино. Мешков подсел к играющим. Блаженная, глупая улыбка поползла по его лицу. Да, он приехал домой!
Седой старик с пышной артистической прической (он стоял возле играющих) предложил Мешкову:
— Михалыч, могу взять в компанию, сейчас подойдет наша очередь!
— Спасибо, Вадимыч, я только из командировки.
Теперь Мешков от души улыбнулся персонально Вадимычу, поднялся со скамейки и повернул к подъезду.
Вскоре Мешков вышел из лифта на пятом этаже. Открыл ключом дверь квартиры. Повесил на вешалку плащ. Положил портфель. Вошел в комнату и увидел дочь, которая разговаривала с соседкой из другого подъезда.
При виде соседки Мешков изменился в лице и обессиленно опустился на диван. Эта болтливая женщина напрочь сняла с него радостное спокойствие.
Соседка затараторила с невероятной скоростью:
— С приездом, Виктор Михайлович! Я забежала на минутку, у меня совершенно нет времени. Вот я достала бра, оно из ГДР. Я купила его у метро Войковская. У меня обои золотистые. Вы с дороги, вам надо отдохнуть! В квартире 16 сказали, что бра подходит, в квартире 18 — что не подходит, я могу сдать бра обратно. У меня есть чек...
— Хорошее бра! Прекрасное! — прорычал Мешков.
— А как вам, Машенька? — спросила соседка у дочери. — Я так дорожу вашим мнением.
— Под старину теперь модно, — ответила Маша, только чтоб отвязаться. — Папа, ты будешь есть рыбные котлеты?
— Машенька! — счастливым голосом пропела соседка. — Хотите, я вам дам гениальный рецепт, как готовить котлеты из морского окуня! Взять филе, положить в молоко...
— Поменяйте ваше бра, — Мешков угрожающе поднялся с дивана, — на филе морского окуня! А филе сдайте обратно, если у вас сохранился чек!
Соседка в испуге вылетела из квартиры. Потом отец и дочь сидели на кухне. Отец ел рыбные котлеты, он, не глядя, цеплял их на вилку и отправлял в рот. По тому, как отец и дочь смотрели один на другого, видно было, что они не только любят друг друга, но еще и большие приятели.
— Ты царапаешь вилкой по пустой тарелке, — сказала Маша. — Ты съел то, что было на сегодня, и то, что я планировала на завтра. Ты съел восемь штук!
Мешков захохотал. Он хохотал от души, запрокидывая назад голову и показывая зубы. Затем оборвал смех:
— Скажи, Маня, можно ли влюбиться в твоего отца, когда он несет на вокзале чужие вещи?
— Много вещей? — строго спросила Маш;
Внешне она очень походила на отца.
— Один чемодан.
— Всего один?
— Но зато, такой тяжелый, что отломалась ручка.
— Если отвалилась ручка — тогда можно! — ответила дочь и серьезно продолжила: — Папа, я тебя наизусть знаю, что у тебя произошло?
В это время раздался звонок.
— Это Павлик, — уверенно сказала Маша. — Он, между прочим, предлагает мне идти за него замуж.
Мешков осторожно спросил:
— Ты его любишь?
— Конечно, нет, но мне уже двадцать, не возражай, сейчас всеобщая акселерация. Двадцать лет самый замужеский возраст.
— Маня, — простонал отец, — но если ты его не любишь...
— Папочка, когда ты ко мне привыкнешь? Я ведь шучу, я всегда шучу, и поэтому мы не откроем дверь!
Павлик продолжал звонить, проявляя характер.
Несколько дней спустя погода испортилась. По крышам и мостовым усердно заколотил дождь. Когда Лазаренко вышел из метро, то припустился бегом.
Вскоре Лазаренко шел по длинному коридору строительного треста. В зале заседаний была распахнута дверь. Лазаренко осторожно подошел, через голову женщины, которая сидела при входе, заглянул внутрь и увидел Мешкова.
— Вызовите-ка мне Мешкова! — шепотом попросил он женщину.
Женщина нагнулась к соседу и, как при игре в телефон, шепнула ему на ухо: "Мешкова спрашивают!" Тот нагнулся к следующему и повторил: "Мешкова спрашивают!"
Мешков поднялся с места и вышел в коридор.
— С приездом! — сказал он Лазаренко. — Что стряслось?
— Тебе привет!
— Какой привет? От кого?
— От изумительной и неповторимой Илларии Павловны.
— Ты за этим меня вызвал с совещания?
— За этим.
Мешков повернулся к нему спиной, возвратился в комнату, где шло совещание, и занял свое место.
Лазаренко потоптался в коридоре, потом снова наклонился к женщине, которая сидела в дверях.
— Извините, еще раз Мешкова!
Женщина недовольно покрутила головой, но все-таки нагнулась к уху соседа и передала поручение.
Мешков недовольно поднялся с места.
— Что происходит, Виктор Михайлович? — спросил управляющий.
— Все время междугородная вызывает! — соврал Мешков, вышел в коридор и кинулся на Лазаренко:
— Что тебе еще, что ты пристал?
— Двадцать девятого у нее день рождения.
— Вот и давай телеграмму!
Лазаренко взял Мешкова за локоть:
— Нет, это ты посылай телеграмму. Ты ей заморочил голову!
— Да ничего я не морочил!
— Она просила передать про день рождения, — уже раздраженно повторил Лазаренко, — я передал. А дальше — это дело твоей порядочности.
— При чем тут порядочность, когда ничего не было!
— Меня это не касается — было или не было, — и Лазаренко быстро ушел.
Мешков помчался за ним, догнал его возле лифта:
— Ты что, мне не веришь?
— Если ты не виноват, — спросил Лазаренко, — почему ты оправдываешься? И почему у Илларии Павловны все время глаза на мокром месте? — и прыгнул в лифт.
Кабина лифта умчалась вверх.
Мешков задрал голову и заорал:
— Мне нет до нее никакого дела! Кто-то сзади потрепал Мешкова по плечу.
Мешков обернулся. Сзади стоял управляющий трестом:
— Это вы так разговариваете по междугородному телефону?
29 числа великомученик Мешков понуро плелся по улице. Вид у него был затравленный.
На здании почты было написано: "Почта — телеграф — телефон".
Мешков вошел внутрь, как приговоренный. Он проследовал в телеграфный зал и спросил у телеграфистки:
— Я не знаю ее фамилии, только имя и отчество, примете телеграмму?
— Приму!
— Но это не домашний адрес, это номер в гостинице!
— Все равно приму!
— А вдруг ее перевели в другой номер?
— В гостинице разыщут, — телеграфистка разрушила последнюю надежду Мешкова. — Пишите, приму!
— Это неправильно, — разозлился Мешков, — вы не имеете права принимать без фамилии!
Телеграфистка высунулась из окошка и поглядела на Мешкова:
— С утра пьете?
— Только кофе, — ответил Мешков.
— Хорошо, — сказала телеграфистка, — я не приму, но рядом переговорный пункт. В гостиницу можно позвонить!
— Зачем вы подали мне эту мысль? — взвился. Мешков.
— А я ненавижу всех мужчин, — призналась телеграфистка. — Я уже четвертый раз замужем!
Переговорный пункт.
Мешков сидел в ярко-красном кресле, под-жав под себя ноги, и невесело слушал стереотипный голос:
— Рига, Кубланова, пройдите в девятую кабину!..
Рядом с Мешковым ерзал в таком же кресле, вскакивал и снова садился высокий молодой человек. С печальными глазами. В очередной раз упав в кресло, нервный молодой человек сказал Мешкову:
— Ее нигде нет!
— Кого? — машинально вступил в разговор Мешков.
— Жены. Она в Златоусте. Но ее нет ни дома, ни у родственников, ни у друзей. Ни днем, ни вечером, ни ночью.
— Позвоните ей на работу! — посоветовал Мешков.
— Она недавно уволилась. Я живу в этом красном кресле и трезвоню по всему Златоусту. Если она от меня ушла, я не дотерплю до Златоуста, я убью первого попавшегося!
Мешков встал и пересел в другое кресло, подальше от опасного соседа.
— Древнегорск. Тринадцатая кабина. Мешков прошел к кабине под несчастливым номером. Там уже зажегся свет. Мешков поднял трубку и услышал:
— Триста восемнадцатый не отвечает!
— Тогда... — решился Мешков, — тогда соедините с администратором!
— Администратор слушает. — Это была та самая администраторша, которая поселяла Мешкова. Чтобы ей не мешали разговаривать, она повернулась спиной к вестибюлю.
А из лифта вышли Таисия Павловна с этюдником и зонтом и Иллария, которая волокла все тот же чемодан.
— Жаль, что нет твоего Виктора Михайловича, поднес бы вещи! — усмехнулась старшая сестра.
— Он тебе не носильщик! — отрубила Иллария.
— Постой, отдохни, я ей напоследок кое-что скажу! — Таисия Павловна решительно направилась к администратору.
— Зачем опять нервы трепать... — начала было Иллария, но поставила чемодан на пол побрела за сестрой.
— Я узнала вашу фамилию, товарищ Тихонравова, — грозно произнесла Таисия Павловна в спину администраторше, — я напишу министру...
— Минуточку, не мешайте! — попросила администратор, не оборачиваясь. — У меня на проводе Москва, поскандалим через несколько минут. Это я не вам! — сказала она в трубку.
— У вас в триста восемнадцатом живут две женщины, — говорил в трубку Мешков, но администратор перебила:
— А мы их выселили!
— Может, это меня? — Иллария пальцем постучала администраторше по спине.
— Вот люди! — взорвалась администратор, по-прежнему не оборачиваясь. — Даже с Москвой не дают поговорить! — И опять повторила в трубку: — Это я не вам!
— Как выселили? — переспросил Мешков.
— У нас заезд иностранцев, сим-по-зиум!
— Безобразие! — возмутился Мешков.
Администратор в сердцах повесила трубку.
— Все скандалят, все! — и повернулась к сестрам. — Это вы? А вас Москва вызывала.
— Да я же тут рядом стою! — обозлилась Таисия Павловна.
— Я же к вам в спину стучалась! — добавила Иллария.
— Что я, спиной вижу, что ли?
— А кто звонил? — спросила Иллария.
— Не спрашивала! А хотите, товарищи, писать министру, я тоже подпишусь — пусть строят побольше гостиниц, тогда я вас буду не выселять, а поселять!
Стоило Мешкову выйти из кабины, как дорогу ему преградил нервный ревнивец. Мешков разглядел, что тот совсем молод, лет двадцати пяти, лохматая прядь падала ему на глаза.
— Помогите мне! Мне плохо.
— Я с вами незнаком.
— Знакомым помогать труднее, они могут к этому привыкнуть и сесть на шею.
Мешков невольно улыбнулся:
— Почему вы прицепились именно ко мне?
— Я почувствовал к вам симпатию. Знаете, собака иногда привязывается к прохожему. Вы прохожий, я собака. Пойдемте, выпьем пива, тут за углом.
— Первый раз в жизни вижу собаку, которая пьет пиво! — сказал Мешков.
И они зашагали рядом.
По дороге парень назвался.
— Меня зовут Толей. Знаете, я подслушивал ваш телефонный разговор.
— Что? — ахнул Мешков.
— Любопытство в науке или искусстве называется поиском, а в жизни — пороком. Почему? Кого и за что выперли из гостиницы?
— Одну знакомую, — сказал Мешков, — иностранцы приехали.
— Обычное дело, — заметил Толя.
— Я иду домой, — сказал Мешков. — Привет, Толя!
— И я к вам пойду, можно? — Толя глядел на Мешкова невинными голубыми глазами.
— Нет!
— Я вам все наврал, — признался Толя, — жена меня бросила. Зачем ей рядовой инженер, который сидит на зарплате? Она в Сочи спуталась с пожилым, с материально обеспеченным, ему уже тридцать пять. Я ей звоню, умоляю вернуться...
— Я тоже инженер, — сказал Мешков.
Мешков сказал это так, что Толя понял и пошел рядом с ним.
В это самое время по улицам Древнегорска мимо церквей и мимо пятиэтажных блочных строений ехало такси.
— Ненавижу жить на частной квартире, — говорила Таисия Павловна. — Куда он нас везет? На край света?
— В прошлом году ты говорила, что не любишь гостиниц, — возразила Иллария. — Может быть, это не тебе звонили, а мне? Поздравляли с днем рождения.
— Все, кто знает, уже прислали телеграммы.
— Виктор Михайлович! — гордо произнесла Иллария.
Таисия взглянула на сестру с нескрываемым сожалением:
— Он сразу про тебя забыл. У него наверняка жена, дети, может быть, даже внуки...
— Внуков я буду любить, — сказала Иллария, — я ведь хорошо воспитываю детей. Верно?
— Ты всю его семью будешь любить?
— Семью я разобью! — скромно пообещала Иллария.
Таисия ужаснулась.
— Ты сошла с ума!
— Нет, я вошла в азарт!
— Приехали! — Шофер остановил машину. Он вышел из нее, обошел вокруг и открыл багажник: — Вещи поднести?
— Да, пожалуйста! — попросила Таисия Павловна. Сестры тоже уже вышли из машины и оглядывались по сторонам.
Шофер поднял чемодан и этюдник, взял под мышку картонку, зонт и со всем этим имуществом вошел в подъезд.
— Ты делаешь мне больно, — сказала сестре Таисия, — выкинь его из головы. Ты его больше не увидишь!
— Я его из-под земли добуду! — пообещала Иллария.
— Вон тир! — Таисия показала на противоположную сторону улицы. Там действительно синела вывеска, где возле белого круга мишени белым было выведено: "Тир": — Пойди, отвлекись!
Иллария отрицательно помотала головой:
— Люди делятся на тех, кто стреляет, и в кого стреляют. Я, к сожалению, отношусь ко второй категории...
В Москве Мешков вместе с Толей выходил из лифта...
Дома была только Маша, она сидела в кресле, одетая в пальто. Пальто было длинное-предлинное.
— Почему ты сидишь в пальто? — спросил Пешков.
— Голландское, — ответила Маша, — под замшу, я его достала в комиссионке, оно совершенно новое...
— Это надо, чтобы такое длинное?
— Очень надо!
— Тогда я счастлив!
— Сейчас ты перестанешь быть счастливым, — сказала Маша, — я взяла деньги из тех, что мы откладываем на цветной телевизор!
— Здравствуйте! — поздоровался Толя.
— Кто это? — спросила Маша у отца.
— Не знаю, — ответил Мешков. — Все-таки, Маня, мы никогда не купим цветной телевизор! Ты же сама придумала на него откладывать. А мне все равно, какого он цвета.
— Вы, Маня, — сказал Толя, — вы поразительно похожи на мою жену, которая ушла от меня к пожилому!
— Отец! — Маша подошла к Мешкову. — Я сто лет мечтала о таком пальто! Давай потанцуем, отец! — она включила проигрыватель.
Мешков танцевал старательно, подражал движениям дочери, а дочь смеялась, показывая белые зубы:
— Папа, ты скован. Современные танцы требуют внутренней свободы, в этом их смысл! Расслабься! Подумай: нет ничего — ни управляющего трестом, ни годового отчета, ни техники безопасности, ни времени, ни пространства...
А потом музыка оборвалась. Это кончилась пластинка.
Отец и дочь упали на диван. Дочь сказала:
— Двадцатый век. Семидесятые годы. А отец сказал, с трудом дыша:
— Я звонил в Древнегорск. Ту женщину, помнишь, я рассказывал, что подносил чемодан, выселили из гостиницы.
— Хамство! Но почему ты ей звонил?
— День рождения!
— Красивая?
— Нет!
— Маня, — сказал Толя, — зато вы такая же красивая, как моя жена! Она от меня ушла...
— Не смейте звать меня Маней, — разозлилась Маша, — это отец меня так зовет!
— А как вас звать?
— Никак!
В дверь позвонили.
— Это Павлик, — сказала Маша, — мы уходим в кино! — и сняла пальто. — Жалко его в кино мять!
И ушла.
— Теперь мы можем спокойно страдать вдвоем! — Толя пересел на диван.
— Почему это я тоже должен страдать? — усмехнулся Мешков. — Меня никто не бросал.
— Разве вы не переживаете, что не дозво-нились этой женщине?
— Нет.
— Я вам не верю!
— Послушайте, какое ваше дело! — вспыхнул Мешков.
— Видите, вы нервничаете!
— Уйдите! — приказал Мешков. Толя покорно встал.
— Хорошо, я уйду. Только посоветуйте мне, как называть вашу дочь? Машей, Мусей?.. Я ухожу, ухожу!..
Настырный Толя окончательно вывел Мешкова из состояния равновесия, и настроение у Мешкова стало отвратительным.
Послышался звонок. Мешков встал, отворил дверь. На лестничной площадке стоял пожилой мужчина с заискивающим лицом. Он держал большую корзину:
— Копчушки в коробочках. Один рубль. Не желаете?
— Копчушки — это вещь! — Мешков взял коробочку и отдал рубль.
Но когда внимательно рассмотрел коробку, то кинулся догонять продавца.
— Вы всех за идиотов держите? Написано:
"Тюлька 28 копеек"...
Продавец, не возразив, вернул Мешкову рубль, взял обратно коробочку и, как ни в чем не бывало, стал спускаться по лестнице.
Сумерки овладели городом, еще не зажгли уличных фонарей, и очертания домов растворились в сером тумане.
Мешков надел плащ и ушел во двор, играть в домино. Первым, кого увидел Мешков, был Толя. Он с блеском ударил костяшкой о стол
— Мы выиграли! Считайте!
Широко улыбаясь, Толя поднялся со скамейки, пошел навстречу Мешкову и сказал ему, доверительно понизив голос:
— Я на вас не сержусь, потому что вы переживаете. Хотя сами этого еще не осознали, Мы два сапога пара!
Мешков взял Толю за локоть и повел прочь со двора.
— А эта женщина, — спросил по дороге Толя, — как вы думаете, она огорчена, что вы не дозвонились?
— Я думаю, что вижу тебя последний раз в жизни!
Они вышли на Планетную, и как раз возле них остановилось такси, из которого выскочила Маша.
— Минуточку, — Мешков наклонился к водителю, дал ему рубль, втолкнул Толю в машину и попросил: — Отвезите его подальше от моего дома!
Когда машина отъезжала, Толя успел крикнуть:
— Я вас навещу! Обоих!
Отец и дочь пошли домой.
— С Павликом покончено, — сообщила Маша. — После кино он повел меня в компанию, где пьют чернила, а я этих юных пьяниц терпеть не могу!
— Пьют чернила? — Мешков даже остановился.
— Так они называют портвейн, самый дешевый, рубль восемьдесят семь и бутылка большая — 0,8. За что ты так обошелся с Толей?
— Почему ты не занимаешься? — перешел в стандартную атаку отец. — Шляешься неизвестно где!
— Папа, ты... — тут дочь фыркнула, засмеялась, потом оборвала смех, строго спросила:-Папа, ты... ты не влюбился там, в этом Древнегорске?
— Нет! — ответил Мешков и, не удержавшись, добавил: — Я-то нет, а она в меня — да!
И пошел играть в домино.
Маша смотрела вслед отцу и улыбалась... отечески.
— Мужчины, они любят прихвастнуть, да?
Маша резко обернулась. Рядом стоял Толя.
— Ваш отец дал водителю рубль, я дал еще рубль и сошел на ближайшем углу.
— Не провожайте меня! — Маша быстро пошла домой.
Теперь уже Толя смотрел ей вслед.
Прошел месяц или около того. Виктор Михайлович Мешков ехал в новую командировку. И в самом радужном настроении зашел в вагон-ресторан, на ходу поправляя галстук.
Поезд недавно отправился, и в вагон-ресторане было еще полупусто.
— Пассажир или командировочный? — окликнул Мешкова блондин лет тридцати, с нахальным красивым лицом. Одет он был по-современному, в джинсовый костюм.
— Командировочный, — улыбнулся Мешков
— Тогда тэйк ер плэйз! — красавчик, которому скучно было сидеть одному, предложил Мешкову стул.
Мешков тоже не любил сидеть один, поэтому принял предложение и сел напротив, за тот же столик.
Парень протянул Мешкову руку и представился за обоих:
— Иванов — Петров!
— Вот и познакомились! — сказал Мешков.
Ему было хорошо.
— Галстуку — пива! — красавчик отдал приказ подошедшей официантке.
— Есть соленый миндаль, сейчас открываем ящик! — таинственно сообщила официантка, вовсю смотря на блондина.
— Сказка! — отреагировал Мешков. — Тащите весь ящик!
— Иди за миндалем! — отослал официантку блондин. — Если завтра отменят командировки, — продолжал он, уже обращаясь к Мешкову, — скажут: работайте, а не гоняйте туда-сюда, я погиб, я снабженец, тяни-толкай!
— А мои командировки нужные, — поддержал разговор Мешков. — Без техники безопасности...
Официантка принесла пиво и тарелочки с миндалем.
— Знаю, — сказал блондин, успев кивком поблагодарить официантку, — как они, ваши правила, называются? СНиП, глава III А 1200 пунктов? Любому начальнику можно плешь проесть.
— Да нет, мы-то здоровье оберегаем, речь ведь идет о человеческой жизни.
— А я в жизни — кумир! — скромно признался красавец.
— Кто? — не понял Мешков.
— Кумир, то есть мужчина со знаком качества. Видали, как на меня официантка зарится! А почему? Внешний вид, это конечно, но решающий фактор другой! Я в каждой вижу женщину и каждую уважаю. Независимо, какая у нее расфасовка и какая дата выпуска. Но только в командировке! В Москве я семьянин высший класс, экстра.
— Ну и ну! — сказал Мешков, с удовольствием грызя соленый миндаль.
— В Москве, будь она хоть заслуженная артистка, я на нее моргаю! Жена, как бессрочный паспорт, надо беречь!
К столику опять подошла официантка.
— Что вам от нас нужно, Сервис? — спросил Мешков.
— От вас — ничего! — грубо ответила официантка и отошла.
Красавчик ухмыльнулся.
— Ну, а вы в командировках уже в преферанс играете? Вы сколько женаты, тысячу лет?
— Нет, я уже очень давно один...
— Ушла на все четыре стороны?
— Рак легких, курила много, — тихо сказал Мешков.
— А я тут треплюсь! — с неожиданной для него искренностью воскликнул красавчик. — Галстук, прости! Хочешь, я на колени встану?
Видя, что блондин действительно готов упасть на колени, Мешков вскочил и успел его удержать:
— Не надо, что ты! Пожалуй, я расплачусь и пойду.
— Ни в коем случае, — возразил красавчик. — Человек не должен быть один, тем более мужчина! — Он крикнул официантке: — Девушка хорошая!
Официантка кинулась к красавчику.
— Что есть у нас из горячих? — выразительно начал блондин. — Что-нибудь невозможное и выдающееся?
— Ничего! — растерялась официантка.
— А если подумать, покумекать и сообразить?
— Яичница с помидорами! — обрадовано нашлась официантка.
— Мало! — покачал головой блондин.
— Сверху ветчины накрошить! — официантка старалась изо всех сил.
— Лучше, но еще не конец.
— И еще посыпать брынзой и укропом, — упоенная творчеством, официантка даже задохнулась.
— По-моему, принято! — Красавчик поглядел на Мешкова. — Мы это будем есть, Галстук?
— Будем, — ответил Мешков. — Как тебя все-таки зовут, Джинсовый костюм?
В это же время другой поезд двигался ровно в противоположном направлении. В одном из вагонов, в одном из купе сидели Таисия и Иллария в шляпе.
— Сними шляпу! — попросила Таисия.
— Не хочу!
— Ну как хочешь! — Таисия Павловна откинулась назад и прислонилась к стенке. — По-моему, мы прекрасно съездили, я наработала будь здоров! Там еще уйма мотивов, мы обязательно еще раз съездим.
— Без меня! — Иллария встала, вышла в коридор и стала смотреть в окно. Иллария оперлась руками о металлический прут, на котором висели занавески, прут выскочил из гнезда. Иллария принялась нервно устанавливать его на место.
— Дайте-ка… — подошедшая проводница отобрала у Илларии прут, укрепила его, расправила занавески. — Все на него опираются, все калеки, что ли, всех ноги не держат? — Проводница взглянула на Илларию и сразу широко заулыбалась: — Здрасьте-пожалуйста, а я вас признала!
На недоуменный взгляд Илларии проводница добавила:
— Это ведь вас хахаль со ступенек сталкивал?
— Меня! — гордо подтвердила Иллария,
— Мерзавец! Я бы ему все ноги повыдергивала!
— Совершенно зря, — возразила Иллария, — это не хахаль, а любимый человек!
Дверь в купе была полуоткрыта, Таисия Павловна услышала слова сестры и изменилась в лице.
— Он мне потом звонил, — рассказывала проводнице Иллария, — прощения просил.
— Надо же, как подвезло, — сказала проводница, — они теперь не просят...
— Он мне писем прислал восемь штук, на дне чемодана лежат, а то я бы показала.
— Надо же, писучий... — вздохнула проводница.
— И звонил — девять раз.
— А каждый разговор, он денег стоит! — проводница опять вздохнула.
— Мы бы поженились, только вот сначала надо решить вопрос с жильем, — вдохновенно сочиняла Иллария. — Я живу с сестрой, у меня, конечно, комната, но не могу же я его привести в чужую семью, где еще двое детей.
А он свою квартиру обязан жене оставить, надо всегда быть порядочным.
— С квартирами проблема, — согласилась проводница. — Надо в кооператив вступать Опять же за кооператив дерут какие бешенные деньги!
— У нас любовь, — сказала Иллария, — а когда любовь, всегда найдется выход, верно?
— Это, конечно, верно, — проводница вздохнула в который раз. — Но, конечно, выход бывает в разные стороны.
Поезд стал замедлять ход.
— На тебе, станцию прозевала, — проводница бегом кинулась к тамбуру.
Иллария, оставшись одна, увидела полураскрытую дверь купе и подумала, что Таисия могла все слышать. Иллария боязливо заглянула в купе и, не глядя на сестру, сказала:
— Я выйду, подышу, — и поспешно двинулась по коридору.
Таисия еще немного сдерживалась, а потом заплакала. И было странно, и даже немного смешно, потому что плакать Таисия Павловна не умела, привычки такой не было. Слезы стекали по ее лицу, и она беспомощно подставляла под них ладони...
Поезд, с которого спрыгнула на платформу Иллария, прибыл на четвертый путь
На втором пути уже стоял другой поезд.
Над платформами разносился голос диктора:
— Граждане пассажиры, будьте осторожны, по третьему пути пройдет товарный состав. Граждане пассажиры...
Иллария, равнодушно оглядываясь по сторонам, вдруг увидела Мешкова. Просто она поглядела на третий путь, по которому должен был пройти товарный состав, затем посмотрела на платформу второго пути, и на ней увидела Мешкова, он разговаривал с кем-то в джинсовом костюме. Иллария не поверила своим глазам, она их даже закрыла и снова открыла. Нет, это все-таки был Мешков. Ноги у Илларии сделались ватными, и Иллария прислонилась к фонарному столбу, украшенному объявлением с призывом страховать свою жизнь.
А Мешков внезапно оборвал свой разговор блондином, потому что совершенно отчетливо увидел на второй платформе Илларию в нахлобученной на голову нелепой и милой соломенной шляпе, произведенной наверняка в кустарной мастерской города Древнегорска.
Мешков побледнел и сделал шаг вперед, как бы желая удостовериться, как бы желая поверить в такое неслыханное совпадение.
Иллария просто была не в силах сделать шаг. Она только улыбнулась, виновато и жалко, как улыбаются слепые.
И Мешков тоже вдруг улыбнулся, потому что абсолютно неожиданно для самого себя почувствовал, что ему увидеть Илларию приятно.
Совершив это открытие, он сделал еще один шаг вперед, словно намереваясь спрыгнуть на железнодорожный путь и перебежать его...
Иллария испуганно замахала руками...
И в этот момент по третьему пути пошел стучать кирпичного цвета вагонами, серыми вагонами, цистернами с бензином, открытыми платформами, груженными углем, бесконечный и шумный товарный состав.
Теперь Мешков стал видеть Илларию в какие-то короткие мгновенные промежутки, а потом и вовсе перестал видеть.
Когда товарный состав кончился так же неожиданно, как и начался, Мешков обнаружил пустую платформу, Илларии на ней не было, и не было поезда на четвертом пути.
— Все-таки я неотразимый, — гордо сказал блондин, — видели эту, в шляпе? Вперилась в меня, в глазах тоска, а я на нее моргал!
Мешков яростно схватил блондина за его синие джинсовые лацканы.
— Пустите! — закричал красавец. — Вы что, миндалем объелись? Поезд уходит!
Мешков кинулся к поезду, вскочил на ступеньку ближайшего вагона, подал красавчику руку и втащил его в вагон.
Когда Иллария возвратилась в купе, Таисия быстро от нее отвернулась, достала из сумки зеркальце и настороженно погляделась в него — не остались ли от слез следы. Но Иллария смотрела прямо перед собой, не видя никого и ничего, и грустная улыбка плыла по ее лицу.
— Тася, догадайся, кого я встретила на перроне?
— Английскую королеву! — ответила Таисия.
— Ты не угадала. Мешкова!
Таисия недоверчиво поглядела на сестру. Иллария села рядом.
— Он стоял на второй платформе, мы-то прибыли на четвертую, а по третьему пути шел товарный поезд, поэтому мы не смогли поговорить. В промежутке между вагонами было хорошо видно, и, знаешь, он смотрел на меня с симпатией.
— Я все поняла, вы не разговаривали, вы поцеловались и разошлись по вагонам! — с иронией произнесла Таисия.
— Как я могла с ним целоваться, — пожала плечами Иллария, — когда между нами на скорости шел товарный поезд?
— Ладно, только сними, наконец, шляпу!
— Ему моя шляпа, я это заметила, определенно понравилась, и я ее теперь долго не сниму! — решительно заявила Иллария.
Сентябрь в Москве выдался холодным, и дни пошли серые, и небо стало серебряно-серым, как на полотнах того самого художника, именем которого был назван пароход и однофамильцем которого был Мешков.
Иллария вся съежилась, сидя на скамейке во дворе мешковского дома. По такой погоде в домино никто не играл. Иллария торчала здесь под мокрым тополем одна. Иллария толком не знала, зачем пришла. То ли увидеть Мешкова, вот так неожиданно выйти ему навстречу и мужественно сказать: "Здравствуйте, не ожидали?", то ли спрятаться, увидев его, просто увидеть и все, и достаточно. Иллария не хотела сюда приходить, однако пришла, мерзла теперь на скамейке и ждала неизвестно чего.
Возле Илларии вдруг объявился Толя.
— Можно, я тоже присяду?
— Можно! — ответила Иллария. — Только подстелите газету, скамейка сырая.
Толя сел, не постелив газеты, и сказал:
— Холод собачий! Долго здесь не просидишь.
— Я терплю уже два часа, — сказала Иллария, — правда, меня немножечко бьет озноб, но я не могу двинуться с места. У меня здесь наблюдательный пункт.
Толя полез в карман, достал пачку печенья и протянул Илларии.
— Вы из уголовного розыска?
Иллария надорвала пачку и взяла печенье.
— Нет! — ответила она. — Я по личному розыску, мне нужно увидеть одного человека.
— Мне тоже. Но ожидание, даже самое мучительное, часто приятнее самой встречи. Кажется, я уже дождался!
К дому шла Маша, несла сумку — возвращалась из магазина. Толю она не видела.
— Почему вы не кидаетесь наперерез? — спросила его Иллария.
— Зачем? Недавно я плакался, что от меня ушла жена и жизнь кончена. Теперь она не верит, что я позабыл про жену и жизнь только начинается! Я сам в это не верю, но это так!
— Она тоже замужем?
— Маша Мешкова выйдет замуж только за меня! — торжественно объявил Толя. — Несмотря на то, что ее отец меня терпеть не может. Что с вами? — быстро спросил Толя, увидев, что Иллария пошатнулась.
— Ничего особенного, наверное, у меня начинается воспаление легких, не обращайте внимания! — Иллария выдержала паузу и с усилием спросила: — А как к вам относится... жена... этого отца?
— А он холостяк! — со злостью ответил Толя. — Самый тяжелый случай. Вся жизнь в дочери, и все, кто посягнет на дочь, — его враги!
— Я была почти уверена, что у него нет жены! — Иллария встала со скамейки и выпрямилась. — Пожалуйста, проводите меня до подъезда, у меня ноги сами не идут.
Толя послушно встал и взял Илларию под руку.
Когда они подошли к подъезду, Иллария попросила:
— Теперь откройте мне дверь, оказывается, у меня нет никаких сил!
Толя, толком не понимая происходящего, открыл дверь и впустил Илларию.
Иллария обернулась и сказала ему:
— Спасибо вам за компанию и за печенье!
Потом Иллария стояла на лестничной площадке пятого этажа и не решалась позвонить в дверь. Неизвестно, сколько бы так стояла Иллария, если бы не отворилась дверь соседней квартиры и оттуда не вышла женщина и, увидев Илларию, недоуменно не спросила:
— Вы ждете кого-нибудь?
— Да, — ответила Иллария.
Но видя, что женщина не двигается с места и с подозрением смотрит на нее, Иллария поправилась:
— То есть нет! Я сюда. — и позвонила в двадцатую квартиру.
Дверь отворила Маша.
— Виктор Михайлович дома? — неожиданно громко спросила Иллария.
— Нет, он в командировке, — ответила Маша.
— Тем лучше, это очень хорошо, что он в командировке! — сказала Иллария и вошла в квартиру.
Маша смотрела на нее с явным недоумением.
Надо было что-то говорить, и Иллария сказала:
— Здравствуйте, я знакомая Виктора Михайловича. Он когда вернется?
— Обещал сегодня, жду! — ответила Маша. — Может, вы пройдете в комнату? На вас лица нет!
— А куда же оно подевалось мое лицо? — Иллария прошла в комнату и опустилась на стул. — Я узнала ваш номер телефона, но оказалось, что вам недавно переменили номер и в справочном еще нет сведений.
— Вы запишите наш новый телефон! — предложила Маша.
— Пожалуй, не стоит, — покачала головой Иллария, — и приходить не стоило! Вы лучше не говорите отцу, что я здесь была.
Маша улыбнулась.
— Как я ему скажу, когда не знаю, кто вы!
— Я Иллария Павловна. С вашим отцом мы познакомились в Древнегорске.
— Тогда я про вас знаю.
Иллария испугалась.
— Если знаете плохое, лучше мне не передавайте!
Он вам звонил, — улыбнулась Маша, — но не застал, вас выселили из гостиницы.
— Вы уверены, что он звонил именно мне?
— Конечно, он звонил в Древнегорск!
— Похоже, что мне! — Иллария побледнела и встала. — Нет, наверное, мне, даже наверняка мне, ну безусловно мне! Извините, это слишком сильное потрясение!
И ушла.
Иллария остановилась возле лифта, лифт был занят, горела красная лампочка. Иллария не стала ждать и начала спускаться по лестнице.
А мимо нее в кабине лифта проехал Мешков, который возвращался домой после командировки.
Он открыл ключом дверь, снял в коридоре плащ, повесил его на вешалку, положил портфель и вошел в комнату.
— Здорово, Маня! — он поцеловал дочь в щеку.
— Ну что? Ты ее встретил? — спросила Маша.
— Кого? — не понял Мешков.
— Илларию Павловну, она только что ушла?
— Иллария Павловна была здесь? — поразился Мешков. — Как она меня разыскала?
Раздался звонок в дверь.
— Наверное, она что-нибудь забыла, — сказал Мешков, улыбнулся и, продолжая улыбаться, пошел открывать.
В двери стоял Толя.
— С приездом! — сказал он Мешкову.
Тот рванул с вешалки плащ, оттолкнул Толю и, на ходу надевая плащ, кинулся вниз по лестнице.
— Ты не боишься, что я в этом промозглом дворе умру? — Толя обращался к Маше. — Почему ты не зовешь меня в дом?
— Потому что ты мне не нужен! — ответила Маша.
— Это обидно слышать, — искренне сказал Толя, — неужели нельзя мне найти какое-нибудь применение? Любое применение!
— Применение? — повторила Маша. — В этом что-то есть... Кажется, меня осенило... Поди-ка в овощной магазин и принеси картошки... Два пакета... Ну, а если картошка крупная, можно три пакета...
Мешков выбежал во двор, завернул за угол и на остановке увидел Илларию. Она садилась в автобус. Мешков успел подбежать и, подняв вверх руки, подхватить Илларию. Он снял ее со ступенек, поставил на тротуар и повернул лицом к себе.
— Здравствуйте, Иллария Павловна! — все-таки он был рад ее видеть.
Иллария дернула плечами, высвобождаясь из рук Мешкова.
— Здравствуйте? Вы не надорвались?
Мешков только улыбнулся:
— Это бы было неправильно, если б я вас прозевал. Пошли обратно. Маня нас покормит.
— Спасибо, не могу, — вежливо отказалась Иллария. — Я ведь забегала на минуточку. У меня срочная работа, и дети заброшены.
— Ерунда! — махнул рукой Мешков.
— Нет, не ерунда! — Иллария обиделась. — Совсем даже не ерунда! До свидания! Вон, кажется, автобус идет. Тем, что я к вам пришла, я уже уронила свое достоинство.
— Чем вы его уронили? — изумился Мешков.
— Тем, что я вас разыскала. Я все-таки женщина. Вы-то не ходили в справочное бюро!
— Да не мог я пойти в справочное бюро. Я не знаю вашей фамилии! Вернемся ко мне, — снова предложил Мешков, — я прямо с дороги, в поезде сосед всю ночь храпел, я перемучился, я голодный.
— Ну и идите к себе домой, — разрешила Иллария, — я вас не держу!
— А ну вас к аллаху! — разозлился Мешков. — То вы сами приходите, то вас силой не затащишь!
— Вот, теперь я вас узнаю, вы в своем репертуаре! — и, мило улыбнувшись, Иллария быстро вскарабкалась по ступеням подошедшего автобуса.
— Будьте вы неладны! — выругался Мешков и полез вслед за Илларией.
Водитель закрыл двери, автобус номер 105 тронулся с места и покатил по Планетной улице.
Мешков подошел к Илларии, которая уже успела пройти вперед и занять свободное место.
— Возьмите билет! — сказала Иллария. — Я вам не взяла, я не знала, что вас угораздит поехать.
— Ах, да... — Мешков вернулся, взял билет и вновь подошел к Илларии. — Куда мы едем?
— Я еду домой. А вы куда — я не знаю, наверное, вы меня провожаете.
— Зря вы мне этот концерт устроили! — сказал Мешков.
Мужчина, который сидел рядом с Илларией, встал, Иллария поджала ноги, мужчина вышел в проход и направился к выходу. Однако Иллария не подвинулась, и поэтому Мешков продолжал стоять.
— Да не мог я узнать ваш адрес. Ну, хорошо, я пришел бы в справочную и сказал: "Мне, пожалуйста, адрес, зовут Иллария Павловна, фамилии не знаю, цвет волос шатеновый". Так, что ли?
— Понятия не имею.
— Что не имею, — передразнил Мешков. — Вы мне толком объясните, как я мог узнать?
— Откуда я знаю, как? — передернула плечами Иллария. — Если б вы хотели, наверняка узнали бы!
— В городе восемь миллионов, — кипятился Мешков. — Да, у вас редкое имя, может, единственное, может, только вас так обозвали...
— Спасибо! — вставила Иллария.
Но Мешков ее не слышал:
— Но по именам, даже по самым дурацким, адресов не сообщают и телефонов тоже! И где вы работаете, я не знаю! А вы вбили себе в голову и бубните — хотели... узнали...
— Вот вы опять на меня кричите! — Иллария встала. — А все уже сошли, и автобус уже стоит на конечной остановке.
Иллария быстро зашагала к выходу. Мешков за ней.
Автобус остановился у стадиона "Динамо", напротив Северной трибуны.
Иллария спрыгнула с подножки на мостовую и пошла назад, пересекая неприметную и неширокую улицу, правда, всю в зелени, которая роскошно именовалась Дворцовой аллеей.
Мешков понуро плелся за Илларией.
— Мне на 42-й троллейбус, — сказала Иллария. — Он останавливается возле моего дома, и не вздумайте меня опять провожать.
Она резко повернулась к Мешкову.
— Виктор Михаилович, ведь вы бы обо мне и не вспомнили, если б я сама к вам не притащилась, я вас, конечно, не обвиняю...
— Неправда! — возразил Мешков. — Я звонил в гостиницу...
— Знаю... Но это потому, что я попросила Лазаренко передать вам про день рождения. Ведь это я за вами бегаю...
— Давайте пойдем в шашлычную, — перебил Мешков. — Тут недалеко!..
— Конечно, вам приятно, — грустно продолжала Иллария, — что есть на свете женщина, которая все время о вас думает, это льстит вашему самолюбию...
— Да бросьте вы ерундить!
Мешков сказал это мягко, снова пытаясь остановить Илларию, но это было бесполезным занятием.
— Сегодня я сделала открытие, вот я вас увидела, и знаете, у меня сердце даже не екнуло!
— Не екнуло? — Мешкову вдруг стало обидно.
— Нет! — Иллария понизила голос. — Значит, это было временное увлечение. Извините, если я вас огорчила. Так что давайте попрощаемся и без адресов, без телефонов.
— Бьете меня моими же словами?
— Повторяю ваши слова, учусь! Школа жизни! — Иллария улыбнулась Мешкову, правда, улыбка веселой не вышла, и поднялась в троллейбус.
Мешков смотрел, как троллейбус трогается, затем сквозь заднее стекло увидел Илларию, она помахала ему рукой. Он тоже помахал.
Иллария ехала в троллейбусе и смотрела в окно. И, конечно, мысленно ругала себя за то, что не пошла обедать к Мешкову, сам звал, она не напрашивалась. Он же выбежал из дома и нагнал ее на остановке. Дура — круглая дура, треугольная, квадратная — какие еще дуры бывают — зигзагообразные? Но, в общем, она правильно поступила, все равно она ему не нужна, все она ему правильно сказала, надо с этим кончать! Нет, надо было пойти обедать... Мысли Илларии прервал раздраженный мужской голос:
— Гражданка, я к вам обращаюсь!
Иллария вздрогнула и подняла голову.
— Это вы ко мне?
— А к кому же!
— Вы кто такой, я вас не знаю! — сказала Иллария.
Пассажиры захихикали, а контролер побагровел.
— Контроль, предъявите билет!
— А у меня нет билета! В автобусе я еще брала билет, — Иллария порылась в кармане. — Не знаю, где он. В троллейбусе мне уже было не до билета. Я заплачу штраф! — Она вынула из кармана кошелек и отдала его контролеру.
— Возьмите, сколько полагается.
Контролер кошелька не взял.
— Сами платите рубль!
— — Как вы думаете, а сколько я должна заплатить, — спросила Иллария, — чтобы наш троллейбус поехал обратно и свернул на Планетную улицу, по которой вообще-то троллейбусы не ходят?
Оставшись один, Мешков стал злиться не столько на Илларию, сколько на самого себя. С какой же стати помчался он ее догонять, она с ним разминулась, и слава богу! Кто его просил проявлять деликатность?! И вот она в ответ, здравствуйте, сразу возгордилась и обхамила его. Прекрасно провел время — прокатался на автобусе, прослушал ее поучения и остался стоять на троллейбусной остановке, очень красиво! И еще помахал ей ручкой, старый болван, вместо того, чтобы повернуться спиной и к ней и к троллейбусу!
Именно в этом состоянии Мешков возвратился домой и на вопрошающий взгляд дочери ответил, придав лицу равнодушное выражение:
— Сплавил ее, от ворот поворот! Какое, в конце концов, мне до нее дело? Никакого мне нет до нее дела! — и в этот момент Виктор Михайлович увидел Толю.
Держа в руках пылесос, Толя стоял посредине комнаты.
Присутствие Толи было спасением.
— Ну? — прогремел Мешков. — Что ты здесь делаешь, голубчик?
— Собираюсь пылесосить квартиру, картошку я уже принес.
— Папа, пожалуйста... — попыталась предотвратить скандал Маша, но безуспешно.
Мешков шагнул к Толе и грозно остановился перед ним.
— Твоя жена сбежала к другому, и поэтому ты переметнулся? Может быть, тебе нужна московская прописка?
Мешков теснил Толю, и тот отступал к стене.
— Папа, умоляю! — это опять была Маша.
— Ваша профессия, Виктор Михайлович, — напомнил Толя, — не наносить увечья, а наоборот, техника безопасности, то есть оберегать чужое здоровье.
— Сейчас я должен обезопасить мою единственную дочь. Поставь пылесос на место и выкатывайся отсюда!
Толя преспокойно уселся в кресло.
— Наверное, вы поссорились с вашей дамой и вымещаете зло на мне!
— Моей дамой? — заревел Мешков и вырвал у Толи из рук пылесос.
Прозвенел звонок.
— Нет у меня никакой дамы! — орал Мешков.
Маша открыла дверь.
Вбежала соседка. Сейчас на ней было модное платье, смешное и вульгарное.
— Я погляжусь в ваше зеркало, — пропела соседка. — Идет ли мне это платье?..
— Сейчас мы очень заняты, — Маша попыталась избавиться от этого визита, но соседка стала вертеться перед зеркалом.
— Что, у вас дома нет своего зеркала? — кинулся к ней Мешков.
— У меня другое освещение! С приездом, Виктор Михайлович! Как мне это идет? Машенька, ваше мнение мне очень дорого. Вы кто? — обратилась она к Толе. — Машенькин друг? Вы каждый день мелькаете во дворе.
— Каждый день? — в ужасе повторил Мешков. — Маша, забери у меня пылесос. Зачем ты мне его дала? Значит, он бывает здесь каждый день...
Снова прозвенел звонок.
— Что это за проходной двор? — Мешков самолично бросился открывать.
В двери стоял пожилой мужчина с заискивающим лицом.
— Копчушки не желаете? Мешков выхватил у продавца корзину, отнес в комнату и водрузил на стол.
— Теперь ты не отвертишься!
— Отдайте корзину! — потребовал продавец. — Вы не имеете права!
— Молчи, мошенник! — Мешков полез в корзину. — Смотрите, вот как обманывают людей среди бела дня в Москве!
Он развернул пакет... в нем лежали копченые рыбешки.
— Машенька, — пропела соседка, — хотите, я дам вам рецепт, как готовить салат из копчушки!
И тут захохотал Толя, за ним засмеялась Маша, захихикал продавец, и, наконец, засмеялся сам Мешков.
В понедельник Мешков шел по длинному коридору строительного треста.
В зале заседаний была распахнута дверь. Мешков через голову женщины, которая сидела при входе, заглянул внутрь и отыскал глазами глянцевую лысину Лазаренко.
— Вызовите мне, пожалуйста, Лазаренко! — шепотом попросил он женщину.
Женщина нагнулась к соседу и, как при игре в телефон, шепнула ему на ухо: "Лазаренко спрашивают!" Тот нагнулся к следующему и повторил: "Лазаренко спрашивают".
Лазаренко поднялся с места и вышел в коридор.
— Здорово! — сказал Лазаренко Мешкову. — Ты когда приехал?
— В субботу, — ответил Мешков, — и догадайся, кто в этот день у меня был?
— Иллария Павловна! — сказал Лазаренко, как будто Иллария каждый день ходила в гости к Мешкову.
— Значит, ты ее подослал? — с укором вос-кликнул Мешков. — Зачем ты ей дал мой адрес?
Женщина, сидевшая в дверях, обернулась.
— Тсс!..
Лазаренко схватил Мешкова за руку и поволок в коридор.
— Да я ее в глаза не видел!
— А почему ты тогда догадался?
— Про кого же еще ты стал бы мне срочно сообщать.
Мешков улыбнулся:
— Значит, действительно, сама разыскала!
— Молодец!
— А почему она молодец? — передернул, плечами Мешков. — Ну, разыскала...
— Я пошел! — сказал Лазаренко. — Наверное, уже слушается мой вопрос.
Но Мешков загородил ему дорогу.
— Эта история меня выматывает. Ну зачем мне Иллария Павловна? Для чего мне она?
— Если ты не знаешь, то я тем более, — ответил Лазаренко.
— Что мне теперь делать, подскажи!
— Раз так, — насмешливо засмеялся Лазаренко, — позвони ей!
— Не хочу я звонить, и, кроме того, я не знаю ее телефона!
— Узнай! Или не узнавай! — и Лазаренко ушел, оставив Мешкова в полной растерянности.
После работы Мешкова можно было увидеть возле киоска "Справочное бюро".
— Можно ли узнать домашний адрес? Киоскер протянула Мешкову бланк.
— Заполните фамилию, имя, отчество, желательно год рождения, хотя бы приблизительно.
— Я могу заполнить все, кроме фамилии!
Киоскер рассердилась:
— Вы что, сюда пришли шутки шутить?
— У нее имя единственное в своем роде — Иллария! Это вообще не имя, а не поймешь что.
— Нельзя! — киоскер в сердцах захлопнула окошко.
— Это мне повезло, что нельзя! — сказал Мешков закрытому окошку. — Теперь моя совесть чиста.
Но он не успел отойти от киоска, как сразу увидел на стенде афишу: "Всероссийская художественная выставка".
Мешкова будто насквозь пронзило. Он остановился, как вкопанный, оторопело поглядел на афишу, прочел адрес выставки и рядом увидел: "Открытие 15 сентября". Мешков опять постучал в окошко и мрачно спросил:
— Какое сегодня число?
Киоскер узнала Мешкова и ехидно ответила:
— За справку платите пять копеек!
Мешков заплатил и получил официальный ответ на фирменном бланке:"Сегодня 6 октября 1976 года".
Снег пошел, ранний октябрьский снег повалил.
Снег пошел, и поэтому в залах художественной выставки свет зажгли днем. От света забликовали стекла на картинах, а толстые лепные багеты заблестели фальшивым бронзовым цветом.
Мешков медленно продвигался по залу. Только все посетители шли от картины к картине, а Мешков от одной рамы к другой, потому что на каждой раме были прикреплены этикетки с фамилией художника, и что самое главное, с его инициалами.
Мешков задирал голову, почти беззвучно ше-велил губами:
— А-Эм., Ве-Ве... И-Эл...
Мешков опускал голову, читал инициалы на картинах в нижнем ряду:
— А-Эм. А-Эм.., Ве-Ве.., Ве-Ве...
И вдруг:
— Овчаренко! — вслух прочел Мешков и тотчас спросил у молодого человека, стоявшего рядом: — Как вы думаете, Овчаренко Те Пэ... мужчина или женщина?
— Понятия не имею.
Мешков пошел разыскивать служительницу. Она дремала на табуретке, в полусне следя за тем, чтобы никто не попортил произведений изобразительного искусства.
— Скажите, пожалуйста, — разбудил ее Мешков, — Овчаренко Тэ Пэ — мужчина или женщина?
— А я почем знаю? — открыла глаза служительница.
— Вот беда, каталога нет.
— К закрытию наверняка напечатают! — утешила дежурная по залу.
— Вы случайно не знаете, кого из художников зовут Таисией Павловной?
— Не знаю, мой хороший. Вот Репина знаю — звали Ильёй Ефимовичем, а что за Таисия Ивановна, с чем ее едят?
— Павловна, — поправил Мешков, сделал несколько шагов, присел на стул отдохнуть и пожаловался соседу: — Сколько картин понавесили, пока все пересмотришь!
— Мало! — взорвался сосед. — Очень мало, самые лучшие не повесили! — и исчез.
Мешков изумленно поглядел ему вслед, встал со стула, собираясь продолжать осмотр, и в этот момент увидел Таисию Павловну. Она шла по залу, энергично размахивая руками.
Мешков напустил на себя вальяжность.
— Здравствуйте, Таисия Павловна! — он почти пропел эти слова.
— Вот это да! — удивилась Таисия. — Вот это не ожидала! С каких это пор вы интересуетесь живописью?
— А я ею не интересуюсь, — ответил Мешков, — разве вы забыли, что я ничего не знаю про Джотто?
— Тогда зачем вы сюда пришли?
— По делу! — он достал из кармана листок бумаги. — Как ваша фамилия, тут у меня записано, есть Алсуфьева Т. П., Гусарова Т. П. и, наконец, Овчаренко, тоже Т. П., правда, я не все картины обошел, может, еще есть Т. П..?
— Овчаренко зовут Тихоном Петровичем! — Таисия Павловна поначалу не догадалась к чему клонит Мешков. — Зачем вам сдалась моя фамилия?
— Хочу взглянуть на ваши картины! — схитрил Мешков.
— Пойдемте!
Художница резко встала с места, Мешков заторопился за ней, как вдруг она остановилась.
— Чуть было не купилась, вот что значит авторское тщеславие! Вы разыскиваете Илларию? Вам нужен наш телефон?
— Да! — ответил Мешков.
— Не должны вы ей звонить, зачем это, к чему это приведет?
Тут Таисию окликнули:
— Алсуфьева Таисия Павловна! К вам из редакции...
— Всего доброго! — попрощался Мешков и язвительно добавил: — Телефон я узнаю в вашей организации...
Несколько дней спустя Мешков, как всегда, сошел с автобуса возле своего дома, но не завернул во двор, а прошел вперед по улице. Будка телефона-автомата оказалась свободной.
На телефонный звонок сняла трубку Иллария.
— Алло!
— Иллария Павловна, это вы? — спросил Мешков.
— Да! Это я! — ответила Иллария недрогнувшим голосом. — Таисия мне рассказала, что вы разыскиваете мой телефон, и я уже третий день боюсь из дома выйти.
— Совершенно зря, — покачал головой Мешков, — вот что я вам хочу сказать...
— Ненавижу объясняться по телефону — решительно объявила Иллария. — Все, что вы захотите мне сказать, скажете лично.
— Пусть будет по-вашему, — согласился Мешков — Тогда посидим в шашлычной.
Вскоре Мешков ждал Илларию возле шашлычной, которую сегодня украшало объявление "Санитарный день".
Вот появилась Иллария, пошла навстречу Мешкову и, высвободив из перчатки, протянула ему руку.
— Привет!
— Привет! — Мешков легонько пожал протянутую руку. — На вас опять новая шляпа!
— Да, я люблю шляпки, — Иллария весело улыбнулась. — Я представляю, как вы ходили по выставке, все таблички изучали, искали Т. П. Грандиозно! Я потрясена!
— Пришлось потрудиться! — Мешков тоже улыбнулся. — Вы извините, я думал, мы посидим в шашлычной, но видите, какая неудача — санитарный день.
— У меня все равно времени в обрез. — Иллария пошла по направлению к метро. — Мы с Таисией сегодня уезжаем на этюды, вернемся к праздникам, пятого ноября, я набрала чертежей с собой, буду работать в гостинице.
Некоторое время они шли молча, а возле метро, не сговариваясь, вошли на территорию стадиона. Они пошли по дорожке, давя на асфальте мокрые листья.
— Ну, все-таки, что вы мне хотели сообщить? — спросила Иллария. — Зачем-то вы меня вызывали?
— До вас у меня была спокойная жизнь, — невесело ответил Мешков, — я мотался по своим командировкам, ходил на футбол, в домино играл, в преферанс. Душевная тишина, вот что у меня было.
— Значит, из-за меня вы бросили преферанс?
— Из-за вас одно беспокойство, — Мешков не глядел на Илларию. Мешков поглядел на афишу, которая висела у входа в кинотеатр. — Вас нету, а все равно сплошная нервотрепка.
— Может, вы по мне скучаете?
— Никогда! — заверил Мешков. Теперь он увидел, что штакетник у входа на Южную трибуну, чуть правее кинотеатра, был раздвинут. И, не дожидаясь согласия Илларии, Мешков втиснулся в узкий проход. Иллария за ним.
— И давайте договоримся, — продолжал Мешков, он продирался сквозь заграждения. — Я думаю, так будет лучше. Вы ко мне не приходите, я вам не звоню, мы друг друга не ищем.
Иллария даже развеселилась:
— Чтоб это сообщить, вы разыскивали меня с такими трудностями? Вы непостижимы!
Сейчас они прошли на трибуну и оказались одни на всем стадионе. Они стояли между одиннадцатым и двенадцатым рядом, и было непривычно тихо. Они смотрели на поле стадиона, застеленное огромным брезентом, и на безжизненные сетки на футбольных воротах. Мешков достал из кармана газету, расстелил ее на деревянной скамье, и они сели рядом.
Они помолчали самую малость. Потом Мешков усмехнулся:
— Скинемся по рублику? Вы за каких будете, за синих или за белых?
Иллария тоже усмехнулась:
— Скинемся! А вы за каких?
— Я за синих!
— Тогда я тоже буду за синих!
— Да нет, — покрутил головой Мешков, — мы должны болеть за разные команды! Вы будете за белых, белых!
— Я буду за белых, белых! — повторила Иллария.
Оба улыбнулись.
И тут возле них возник служитель и грубо спросил:
— Вы еще как сюда попали? Посторонним запрещено! Уходите!
Иллария и Мешков покорно ушли.
Они снова шли по асфальту, закиданному листьями. И уже возле метро Мешков спросил:
— Вы куда едете?
— Снова в Древнегорск!
— Меня туда силой не затащишь! — сказал Мешков. — Вы поймите, я люблю свою бродячую профессию, люблю таскаться со стройки на стройку, вокзалы люблю, аэродромы. Это моя привычная жизнь. Я не оседлый. Я не могу ходить с женой в кино и к родственникам...
Иллария резко повернулась, сделала несколько быстрых шагов, толкнула тяжелую дверь метро и исчезла...
Иллария вернулась домой и с порога крикнула:
— Ты знаешь, Виктор Михайлович приедет ко мне в Древнегорск!
— Только этого нам не хватало! — отозвалась Таисия Павловна.
Виктор Михайлович Мешков возвращался домой. Сейчас он был убежден, что правильно порвал с Илларией, и не будет испытывать никаких угрызений или сожалений. Чтобы еще более убедиться в этом, он прихватил бутылку вина и торт "Подарочный" и в подъезде явственного дома повстречался с Толей. Мешков собрался захлопнуть дверь лифта...
— Меня обождите! — поздоровался Толя. — Добрый вечер!
— Стоп! — сказал Мешков. — Мне не нравится, что ты женатый!
— Мне тоже, — сказал Толя.
— Сегодня я хочу побыть с дочерью наедине!
— Вы должны понять, что я хороший, и поэтому я посижу во дворе!
Когда Мешков пришел домой, то, ставя на стол вино и торт "Подарочный", сказал:
— Маня, у меня тут событие, в общем-то даже не событие, одним словом, гора с плеч, а может, и не гора с плеч, словом, надо отметить.
— Хорошо, папа, — согласилась Маша. — Только давай обождем Толю, он должен прийти с минуты на минуту!
У Мешкова перехватило дыхание.
— Он сегодня уезжает в Златоуст, с женой разводиться... — добавила Маша.
— Он уже пришел, — сказал Мешков.
— Он во дворе? — спросила Маша.
— Во дворе, — ответил Мешков. — Ему нравится наш двор.
Если в Москве еще выпадал и таял снег, то в Древнегорск зима пришла всерьез, снег лежал плотно, ветер дул ледяной, пронизывающий, и поэтому у Таисии на этюде был такой вид, что прохожие вздрагивали. На голове шапка-ушанка, тесемками завязанная под подбородком, через лицо повязан серый оренбургский платок, только глаза видны.
Одета Таисия была в овечий тулуп, на ногах валенки, на валенках галоши. Писала Таисия Павловна церкви, которые зимой особенно светлы и чисты.
Таисия отчаянно била кистью по картонке и не заметила, как подбежала Иллария.
— Тася, ты с ума сошла, мы же опаздываем на поезд!
— Кофе принесла? — с трудом выговорила художница.
— Какой кофе? Давай скорей сворачивайся! Ты совершенно окоченела!
— Вранье! — возразила Таисня. — Когда я пишу, я никогда не мерзну!
Приближался к Москве скорый поезд.
— Раз он не приехал, не написал, не позвонил, — говорила Иллария, — значит, действительно, все...
— Он тебе не пара!
— Да, он мне не подходит, точнее, я ему не подхожу. Я ему не нравлюсь, вот в чем закавыка…
— Ты само загляденье, — вспыхнула Таисия. — Просто он не мужчина, а так... солома!
— Я достану чемодан!.. — Иллария прекратила разговор и выволокла из-под полки чемодан с блестящей ручкой, которую поставил когда-то часовщик Иван Матвеевич.
Потом Иллария ногой проталкивала тяжеленный чемодан по коридору. Чемодан, комкая ковровую дорожку, медленно продвигался к тамбуру.
Таисия Павловна сошла на платформу первой:
— Носильщик! Носильщик!
— Нам, как всегда, не везет, — сказала Иллария, переводя дух, когда чемодан соизволил, наконец, покинуть поезд, — достали билеты в последний вагон, всех носильщиков разобрали по дороге.
— Носильщик! — кричала Таисия Павловна. — Иля, стой здесь, я его найду и приведу.
— Не надо, — без всякого выражения проговорила Иллария. — Я сама донесу, если я надорвусь, это не имеет теперь никакого значения.
— Не суетитесь, — посоветовала проводница, — ждите, народ схлынет, явятся носильщики по второму заходу.
Иллария покорно присела на чемодан, Таисия стояла рядом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, злилась.
На платформе становилось свободнее. Пассажиры исчезали в темной глубине вокзала, появились какие-то люди с тележками, и проводницы складывали в них тюки с бельем.
— Где же носильщики? — У Таисии Павловны истощилось терпение. — Все-таки я пойду, поищу...
Продолжая говорить, она сделала несколько шагов, как вдруг остановилась и смолкла.
Иллария медленно поднялась с чемодана и выпрямилась.
По перрону быстро шел Мешков. Он взялся за поручни и заглянул в предпоследний вагон, явно собираясь войти.
— У нас все сошли, — сказал ему проводник предпоследнего вагона.
Мешков двинулся дальше по перрону и увидел Илларию.
Он увидел Илларию и теперь шел к ней.
Иллария не шевелилась и только смотрела на Мешкова расширенными глазами. Мешков приблизился к Илларии. Он не поздоровался, не обнял Илларию, не поцеловал ее, он только сказал:
— Давайте-ка вашу бандуру!
Он взялся за новенькую ручку, оторвал чемодан от бетонной платформы и пошел с ним к вокзалу. Иллария пошла рядом с Мешковым.
Таисия потащилась сзади.
Мешков и Иллария не говорили ни слова.
Они шли как чужие, как незнакомые. Потом Иллария не выдержала, всхлипнула и заплакала. Она заплакала, как плачут маленькие дети, слезы градом покатились по лицу, губы запрыгали.
Тогда Мешков свободной левой рукой обнял Илларию за плечи.
— Дурочка, — сказал Мешков, — глупая женщина!..
Так они шли дальше, левой рукой Мешков держал Илларию за плечи, и они оба не заметили, как вдруг чемодан отделился от ручки, боком, тяжело ударился о платформу, перевернулся, дернулся и остался лежать.
Теперь вместо чемодана Мешков нес только ручку, новенькую и блестящую.
— Чемодан... Вы опять сломали чемодан, что это у вас за странная привычка ломать чужие чемоданы! — закричала Таисия Павловна.
Но Иллария и Мешков ее не слышали. Од уходили все дальше и дальше.
Таисия Павловна стояла над поверженным чемоданом, что-то кричала и размахивала руками.
Но Иллария и Мешков были уже далеко.